Константин Мзареулов - Хорек в мышеловке
Совсем иначе восприняли мы ту подлую шуточку, которую с нами сыграла родная мамка-Природа. Не слишком приятно узнать, что рядом вдруг возникло новое племя — существа, внешне от нас неотличимые, но по сути своей более совершенные, умные и могущественные. Понятное дело, никто из нас не виноват в собственной анахроничности, и моя реликтовость — результат случайного сочетания генов. Рано или поздно такое должно было случиться. Эволюция не считается с чувствами шашек, расставленных на большой клетчатой доске. Правила игры просты до гениальности идиота: кому-то посчастливится выйти в дамки, но подавляющее большинство будет съедено. На смену австралопитекам пришли питекантропы, на смену неандертальцам — кроманьонцы. А теперь вот и Homo псевдоразумному наступает lupus est.
Поначалу казалось, что отныне и до окончательного нашего вымирания, как вида, людей будет точить комплекс вселенской неполноценности. Они (то бишь метагомы) владеют телекинезом и телепортацией, а мы никогда этому не научимся. Мои потомки, подобно Странникам, обречены слоняться между галактическими скоплениями лишь по старинке, в чреве звездолетов, а внуки Тойво Глумова или Дани Логовенко смогут мгновенно перемещаться в любую точку бесконечности. Наверное, впервые я перестал жалеть, что не обзавелся детьми.
Впрочем, я не стал обращаться к кибермедику или, тем более, к профессору-психотерапевту. От хандры же избавился на десятый день после Большого Откровения, то бишь вечером накануне чрезвычайной сессии Мирового Совета. Мысль была простая, но толковая: «В конце концов можно ведь с комфортом путешествовать на эпсилон-Д-кораблях!» Потом уже я стал развивать эту философию: мол, мы же не завидуем птицам, которые умеют летать, натужно размахивая оперением — не завидуем потому, что люди гораздо быстрее, дальше и выше делают то же самое при помощи птерокаров и авиеток. На душе сразу стало легко.
Идиотский фрагмент. Наверное, придется стереть.
24 мая Тайная Коллегия передала Мировому Совету всю информацию на Комова. Получился большой и шумный скандал. Сенаторы не хотели верить, что среди них затесался пособник потенциального противника, однако улики выглядели слишком убедительно. Особенно напоминание о возрасте Резидента, который внешне казался бодрым дяденькой не старше шестидесяти-семидесяти лет. Сам Комов даже не пытался ничего отрицать, а парировал наши доводы встречным обвинением: дескать, обломки Галбеза придерживают закрытую информацию, не передают в Большой Информаторий, а это уже явное злоупотребление. А все разговоры об угрозе со стороны ВСЦ, сказал он, необходимы всяким там Тахоргам, Циклонам и Парадоксам, чтобы воссоздать прежнюю монстроидальную организацию Галбезопасности.
В чем-то Комов был, безусловно, прав, однако тактически его демарш выглядел бледно. Тахорг повторил обвинительную аргументацию и, сославшись на полузабытые законы, принятые еще во времена Жилина, потребовал провести экспертизу. Текста законов никто, разумеется, не помнил, поэтому пришлось обратиться за разъяснениями в закрытый сектор БВИ. Оказалось, что при отсутствии убедительных доказательств подобная экспертиза возможна исключительно по личному согласию подозреваемого. Комов сгоряча отказался, чем сильно испортил и без того неблестящее впечатление о своей персоне.
Правда, третий вице-президент, ближайший дружок Комова, заикнулся было: мол, хранение секретных досье — дело не вполне этичное, к тому же противоречит основополагающим принципам вроде свободы информации. Сделав удивленное лицо, Тахорг поинтересовался: «Вы действительно хотите, чтобы мы открыли ВСЮ накопленную за три столетия информацию? Мы готовы. Но готово ли человечество к подобному потрясению?»
Это заявление вызвало общий шок: сенаторы очень ярко представили, что где-то в архивных дебрях хранятся компроматы на каждого из них. Окончательно деморализованные слуги человечества прекратили сопротивление и подняли руки вверх — в смысле, без возражений голосовали за все законопроекты, предложенные Тайной Коллегией. Решение о роспуске Галбезопасности было признано вредной ошибкой, которую надлежит срочно исправить. Тахорга назначили председателем комиссии по восстановлению Вышестоящей Организации. Потом, выдержав положенную приличиями паузу, Мировой Совет большинством голосов запретил рассекречивание внутренней служебной информации, передав этот вопрос на усмотрение Комитета Галбез, который должен быть восстановлен в кратчайшие сроки.
Другими постановлениями сенаторы выразили Комову недоверие, хотя формальных обвинений решили не предъявлять. Ветеран космической науки отправился на заслуженный отдых и получил отставку со всех официальных постов. Ему оставили только почетную синекуру — руководство комиссией «Метагом». Президентом КОМКОНа-1 стал выдающийся представитель «молодой школы» ксенологии доктор Мерлин Кондратьев. Закрывая сессию, президент Мирового Совета, злоупотребив пафосом, сказал, что теперь КОМКОН-1 должен извлечь урок из прошлых ошибок и заняться своими прямыми обязанностями — налаживанием контактов с братьями по разуму. Главная задача — форсированно готовить полномасштабный контакт с цивилизациями субкосмического уровня. Мы должны перехватить инициативу у ВСЦ, — заявил глава Совета.
Сразу после заседания мы отправились в институт теорпроблем социальной прогностики, превратившийся в штаб комиссии по восстановлению. Тайная Коллегия автоматически превратилась в новую Коллегию Комитета. Как сказал Тахорг, «тайное просто обязано стать явным».
Первым делом из управлений Галбеза были уволены все люди со стороны, наводнившие наши ведомства за последние годы. Бутон, бывший Следопыт средней руки, беспрекословно сдал мне текущие дела, и я вернулся в бывший кабинет Павла Григорьевича. Начался чудовищный аврал, и только за полночь я вспомнил, что следует снять со стены у входа бронзовую плиту с неприличной надписью «Комиссия по контролю за развитием научно-технологических процессов». Никакого КОМКОНа-2 больше не существовало — мы снова стали Главным Управлением Контрпроникновения.
Несколько раз пыталась выйти на связь Габриэль, но я выключил браслет — не было времени даже перекусить. Всю ночь мы готовили предложения и редактировали давно заготовленные документы, которые должны были к середине следующего дня восстановить структуру и дееспособность ведомства. Лишь под утро рассвирепевшая Габи прорвалась в мой кабинет, сверкая глазами неизвестного науке цвета, однако я сумел успокоить страсти, пообещав, что в самом скором времени она вместе со мной отправится на Саракш. Кстати, вопросы реорганизации главка и установления отношений с властями Саракша мы прорабатывали параллельно.
