Рэй Брэдбери - Сборник 5 МЕХАНИЗМЫ РАДОСТИ
Наконец-то мы остановились. Мерцающие разноцветные огоньки отражались у нас в глазах и окрашивали наши лица.
– Идеальный кинотеатр, – сказал Фогарти.
– Почему? – спросил я.
– Проходы, – объяснил Кланнерй, – не слишком широкие, но и не слишком узкие, выходы размещены удачно, дверные петли смазаны, среди публики много наших болельщиков, а те, кто не болеет, все равно посторонятся, когда по проходу как ветер мчится спринтер.
Меня озарило:
– Вы… специально создаете препятствия?
– Ну да! Иногда меняем выходы, когда к старым уже примерились. Или наденем зимнее пальто на одного, а летнее на другого. Или посадим одного в шестом ряду, а другого – в третьем. А уж если спринтер стал быстроногим до неприличия, мы нагружаем его самым тяжелым грузом, какой у нас есть…
– Алкоголем?
– Ну конечно! Например, Дун у нас быстроногий как серна, так что его надо нагрузить вдвойне. Нолан!
И Тималти протянул фляжку:
– На, беги к Дуну, пусть глотнет пару раз как следует!
Нолан побежал.
– Этот и так уже обошел за вечер все «Четыре провинции», – кивнул Тималти на Хулихена, – с него хватит. Теперь они с Дуном на равных.
– Отправляйся, Хулихен, – сказал Фогарти, – ни пуха тебе, ни пера. Через пять минут ты стрелой вылетишь на улицу, станешь победителем! Первым!
– Давайте сверим часы, – предложил Кланси.
– С чем, с моим задом? – сердито отозвался Тималти. – Хоть у кого-нибудь из нас есть на руке что-нибудь, кроме грязи? Часы у тебя одного. Хулихен, в зал!
Будто отправляясь в кругосветное путешествие, Хулихен с каждым из нас обменялся рукопожатием, а потом, махнув всем рукой, скрылся в темноте зала – и в тот же миг оттуда появился Нолан. В победно поднятой руке он держал полупустую фляжку.
– Дело сделано, Дун под грузом!
– Прекрасно! Кланнери, скорей к бегунам, проверь, сидят ли оба, как договорено, в четвертом ряду, по сторонам прохода, в кепках и шарфах, застегнуты ли до половины пальто, как полагается, и доложи мне.
Кланнери растворился во мраке зала.
– А билетеры? – спросил я.
– Смотрят картину, – ответил Тималти, – ноги-то ведь у них не железные. Билетеры мешать не станут.
– Десять тринадцать! – объявил Кланси. – Через две минуты…
– …старт, – сказал я.
– Ну что за умница! – умилился Тималти.
Из зала вприпрыжку выбежал Кланнери:
– Готовы! Оба на местах, и все в порядке!
– Картина заканчивается! Всегда можно догадаться по музыке – к концу любого фильма музыка будто вырывается на свободу!
– Гремит вовсю, – согласился Кланнери. – И певицу слышно, и оркестр, и хор. Пожалуй, завтра посмотрю целиком – уж очень музыка хороша.
– Да ну? – загоготал Кланси, а за ним и остальные.
– Нет, правда, что это за мотив?
– Провались ты со своим мотивом! – взорвался Тималти. – Осталась одна минута, а его мотив интересует! Заключайте пари. Кто ставит на Дуна? Кто на Хулихена?
Поднялся галдеж, и замелькали деньги, в основном шиллинги. Я протянул Тималти четыре шиллинга:
– На Дуна.
– Да ведь вы его в глаза не видели!
– Темная лошадка, – проговорил я, понизив голос.
– Хорошо сказано! – и Тималти повернулся к остальным. – Судьи Нолан, Кланнери – в проход! Следите, чтобы, пока картина не кончится, ни тот, ни другой не двинулись с места!
Счастливые как дети, Кланнери и Нолан во мгновение ока скрылись за дверью зала.
– А теперь освободим им дорогу. Мистер Дуглас, сюда, пожалуйста, ко мне!
Все бросились строиться по сторонам обоих закрытых пока главных выходов.
– Фогарти, приложи ухо к двери!
Фогарти приложил. Глаза его широко раскрылись:
– До чего же она громкая, эта чертова музыка!
Один из братьев Келли толкнул другого локтем:
– Скоро кончится. Кому полагается умереть, сейчас умирает, а тот, кому жить, над ним наклоняется.
– Еще сильней загремела! – оповестил нас Фогарти, не отнимая уха от дверной панели. – Вот: та-тамм! Значит, на экране уже КОНЕЦ!
– Бегут! – вырвалось у меня.
– Приготовиться! – скомандовал Тималти.
Мы все смотрели теперь, не отрываясь, на дверь.
– Гимн!
– Смирно!
Мы выпрямились. Кто-то отсалютовал.
Но взгляды по-прежнему были устремлены на дверь.
– Кто-то бежит, – прислушался Фогарти.
– Успел до гимна, а это главное…
Дверь распахнулась.
Хулихен вылетел наружу, запыхавшийся, но с улыбкой победителя.
– Хулихен! – закричали те, кто выиграл пари.
– А Дун, – еще громче заорали те, кто проиграл, – Дун где?
Ибо хотя Хулихен был первым, соперника его видно не было.
Из кино повалил народ.
– Может, идиота понесло не в ту дверь?
Мы стояли и ждали. Скоро во мраке ночи растаяли последние зрители.
Первым в пустое фойе заглянул Тималти:
– Ду-уун!
Ни звука.
– Может, он… там?
И они рывком открыли дверь мужского туалета.
– Ду-ун!
Ни ответа, ни даже аха.
– Боже, – воскликнул Тималти, – неужто сломал ногу и умирает где-нибудь на полу?
– Не иначе!
Кучка людей, как плавающий островок, качнулась в одну сторону, но тут же изменила направление и поплыла в другую, к двери в зал, втекла в нее и двинулась вниз по наклонному проходу; я поспешил следом.
– Ду-ун!
Но встретили нас Кланнери и Нолан, и они молча показали на что-то в глубине зала. Я два раза подпрыгнул, пытаясь заглянуть вперед, через головы. В огромном зале царила полутьма. Я не увидел ничего.
– Ду-ун!
Вдруг у четвертого ряда все остановились, и я услышал испуганные возгласы: оказалось, что Дун сидит на своем месте в четвертом ряду, у прохода, и глаза его закрыты, а руки сложены на груди.
Мертвый?
Да ничего подобного!
Слеза, огромная, сверкающая и прекрасная, скатилась по его щеке. А вот и еще одна, больше и прекраснее прежней, выкатилась из другого глаза. Подбородок у Дуна был влажный, и было ясно, что начал плакать он не сейчас.
Его обступили, над ним склонились, тревожно всматриваясь в лицо.
– Ты что, заболел?
– Плохую новость услышал?
– О боже! – воскликнул Дун. Он тряхнул головой, будто хотел с нее что-то сбросить.
– О боже, – произнес он наконец, – ведь у нее ангельский голос!
– Ангельский?
– Да, – кивнул он.
Взгляды всех обратились на пустой серебристый экран.
– Это ты… про Дину Дурбин?
Дун всхлипнул:
– У нее голос как у моей дорогой покойной бабушки…
– Что ты плетешь? – оборвал его Тималти. – Совсем не такой был у нее голос!
– А кто это может знать лучше меня? – Дун вытер глаза и высморкался.
– Значит, не побежал ты только из-за этой девки, из-за Дурбин?
– "Только", – горько передразнил его Дун, – «только»! Да это кощунство, бежать после такой музыки! Все равно что прыгнуть во время венчания через алтарь или затанцевать на похоронах.
