Филип Дик - Человек в высоком замке
«Ведь жизнь продолжается», — подумал он.
— Сэр, здесь германский консул. Он хочет с вами переговорить. — Она перевела взгляд с него на Мистера Рамсея и вновь посмотрела на мистера Тагоми. Лицо было неестественно бледным.
— Мне сказали, что он был здесь в здании и раньше, но им было известно, что вы…
Мистер Тагоми знаком остановил ее.
— Мистер Рамсей, напомните, пожалуйста, фамилию консула.
— Фрейер Гуго Рейсс, сэр.
— Да, теперь я припоминаю.
«Что ж, — подумал он. — Очевидно, мистер Чилдан в конце концов сделал мне одолжение, отклонив просьбу вернуть пистолет».
Взяв с собой портфель, он вышел из конторы и зашагал по коридору.
В коридоре стоял аскетически сложенный, хорошо одетый белый. Коротко подстриженные, выгоревшие соломенные волосы, блестящие черные кожаные туфли европейского производства, напряженная поза и изысканный портсигар слоновой кости. Несомненно, это был он.
— Герр Гуго Рейсс? — спросил Мистер Тагоми.
Немец поклонился.
— Случилось так, — сказал мистер Тагоми, — что в прошлом вы и я поддерживали свои отношения по почте, посредством телефона и тому подобного, но до сих пор ни разу не встретились лично.
— Это большая честь для меня, — сказал Гуго Рейсс.
Он сделал шаг навстречу.
— Даже несмотря на досадные недоразумения.
— Какие же, интересно? — осведомился мистер Тагоми.
Немец поднял бровь.
— Простите меня, — сказал мистер Тагоми. — Мне еще не совсем ясно, на какие недоразумения вы ссылаетесь. И как можно заключить заранее, объяснения ваши будут шиты белыми нитками.
— Ужасно, — сказал Гуго Рейсс.
Он покачал головой.
— Когда я впервые…
— Прежде чем вы начнете свой молебен, позвольте сказать мне. Я лично застрелил двух ваших эсэсовцев, — сказал мистер Тагоми.
— Полицейское управление Сан-Франциско вызывало меня, — сказал Гуго Рейсс.
Он окутывал обоих клубами противно пахнувшего дыма сигареты.
— За несколько часов мне удалось побывать и в участке на Керни-стрит, и в морге, а затем меня ознакомили с показаниями ваших людей, данными ими следователю полиции. Это кромешный ужас с начала и до конца.
Мистер Тагоми не проронил ни слова.
— Однако, — продолжал герр Рейсс, — утверждения о том, что эти головорезы каким-то образом связаны с Рейхом, оказались необоснованными. Мое собственное мнение заключается в том, что все это — акция каких-то безумцев. Я уверен, что вы действовали абсолютно правильно, мистер Тогоми.
— Тагоми.
— Вот вам моя рука, — сказал консул.
Он протянул руку.
— Давайте пожмем друг другу руки в знак джентльменского соглашения не вспоминать больше об этом. Особенно в эти критические времена, когда любое глупое измышление может воспламенить умы толпы во вред интересам обеих наших народов.
— И все же бремя вины лежит на моей душе, — сказал мистер Тагоми. — Кровь, герр Рейсс, никогда нельзя смыть так легко, как чернила.
Консул, казалось, был в замешательстве.
— Я страстно жажду прощения, — сказал мистер Тагоми, — хотя вы и не можете его дать, а возможно, никто не может. Я собираюсь почитать дневник знаменитого богослова из Массачусетса, преподобного Мэсера. Мне сказали, что он пишет о виновности, об адском огне и тому подобном.
Консул сделал быстрые затяжки сигаретой, внимательно изучая мистера Тагоми.
— Позвольте мне довести до вашего сведения, — сказал мистер Тагоми, — что ваша страна опустится до еще большей подлости, чем прежде. Вам известна гексаграмма «Бездна»? Говоря как частное лицо, а не как представитель японских официальных кругов, я заявляю: сердце останавливается от ужаса. Нас ждет кровавая бойня, не имеющая аналогов. Но даже сейчас вы стремитесь к своим, не имеющим никакого значения эгоистическим целям и выгоде. Например: добиться какого-нибудь преимущества над соперничающей группировкой, скажем над СД, не так ли? Устроить холодный душ герру Бруно Краусу фон Мееру…
Дальше продолжать он не смог. Грудь его сдавило. «Как в детстве, — подумал он, — когда перехватывало дыхание, стоило мне рассердиться на свою старую воспитательницу».
— Я страдаю, — объяснил он герру Рейссу.
Тот уже выбросил свою сигарету.
— От болезни, развивающейся все эти долгие годы, но принявшей опасную форму с того самого дня, когда я услышал о шальных выходках наших безнадежно безумных вождей. В любом случае шансов на излечение никаких. И для вас тоже, сэр. Говоря языком преподобного Мэсера, если я правильно помню, — покайтесь!
Германский консул хрипло сказал:
— У вас хорошая память.
Он кивнул и дрожащими пальцами зажег новую сигарету.
Из конторы появился мистер Рамсэй, неся пачку бланков и бумаг. Обратившись к мистеру Тагоми, который молча пытался перевести дух, он сказал:
— Пока он еще здесь. Текущие дела, связанные с его функциями.
Мистер Тагоми машинально взял бумаги.
Форма двадцать-пятьдесят. Запрос из Рейха через представителя ТША, консула Фрейера Гуго Рейсса, о высылке под стражей какого-то уголовника, ныне находящегося под опекой Управления полиции города Сан-Франциско, еврея по фамилии Френк Финк, гражданина — согласно законам Рейха — Германии, разыскиваемого с июня 1960 года, для передачи под юрисдикцию Рейха и так далее. Он пробежал взглядом бумагу.
— Вот ручка, сэр, — сказал мистер Рамсэй, — и на сегодня наши дела с германским представительством закончены.
Он с неодобрением взглянул на консула, протягивая ручку мистеру Тагоми.
— Нет, — сказал мистер Тагоми.
Он вернул форму двадцать-пятьдесят мистеру Рамсэю, затем снова выхватил ее и наложил резолюцию:
«Освободить. Главное Торговое Представительство, одновременно представляющее гражданскую власть Империи в Сан-Франциско. В соответствии с протоколом 1947 года. Тагоми».
Он вручил один экземпляр германскому консулу, а остальные копии вместе с оригиналом отдал мистеру Рамсею.
— До свидания, герр Рейсс.
Он поклонился.
Германский консул также поклонился, едва удостоив взглядом врученный ему лист бумаги.
— Пожалуйста, в будущем все дела ведите посредством промежуточных инстанций, как-то: почта, телефон, телеграф, — сказал мистер Тагоми, — чтобы исключить личные контакты.
— Вы возлагаете на меня ответственность за общие положения, находящиеся вне моей юрисдикции.
— Дерьмо собачье, — проговорил мистер Тагоми. — Вот что я имел в виду.
— Разве такими методами ведут дела цивилизованные люди? Вами руководят обида и месть, в то время как это должно быть просто формальностью, в которой нет места личным чувствам.
