Майкл Коуни - Бронтомех!
И названный тип аморфа молча встретил мой взгляд, узнавая воспоминания, которые ему не принадлежали.
А за окном все тянулась процессия прекрасных девушек.
— Неужели вы действительно думали, что женщина может быть совершенством? — спросила меня Алтея Гант. — Мы, знаете ли, не такие. Наше настроение меняется в течение дня и на протяжении месяца. Мы бываем нелогичными, упрямыми, угрюмыми. Мы можем пукнуть, рыгнуть или накатать идиотское письмо в газету. Мы можем порезаться консервным ножом и удариться ногой о ножку стола. Мы бываем раздражающе загадочными и по-дурацки наивными. Короче говоря, мы имеем те же недостатки, что и вы. Но, мистер Монкриф… разве вы нашли хоть какие-то недостатки у вашей Сюзанны?
Эта уродливая угловатая женщина жалела меня. Она пыталась тут же, не сходя с места, уговорить меня, чтобы я не слишком долго страдал.
— Другим могло показаться, — продолжила она, — что Сюзанна слишком много пьет, или слишком смело выражается, или бывает бесцеремонной; что она слишком агрессивна в сексуальном отношении. А вы как думали?
Я закричал:
— Поймите, я думал, что она прекрасна, и больше ничего! Неужели надо все разложить по полочкам? — Неистовый, застилавший глаза гнев нарастал, и мне казалось, что я сейчас то ли взорвусь, то ли, наоборот, проснусь и окажусь снова дома, а Сюзанна, свернувшись калачиком, будет лежать рядом. Я почувствовал, что плачу.
— Здесь… — сказал я. — Здесь сейчас под окном идут эти ваши красавицы.
Я не стыдился слез, не настолько ясно соображая, чтобы стыдиться.
Алтея Гант подошла к окну и встала рядом со мной, глядя вниз на колонну рядовых служащих Организации.
— Боже мой, — беспомощно прошептала она. — Лучше бы вам этого не видеть.
Затем экс-Сюзанну увели.
А мы, четверо людей, долго стояли у окна, глядя в жаркий день. Пыль клубилась низким длинным облаком у ног идущих. Иногда некоторые поднимали взгляд на наше окно и видели нас.
Одного светловолосого инопланетянина я запомнил особо. Гуманоид выглядел, как очень красивая девушка, но было видно, что она недавно плакала. Когда она посмотрела вверх и улыбнулась мне, я увидел на ее лице влажные дорожки.
ЭПИЛОГ
Настал месяц тет, погода испортилась, зарядили дожди — нескончаемые, пронизывающие. Поверхность Дельты покрылась рябью, траулеры казались висящими в пустоте призраками, съехавшими со склонов, а главная улица Риверсайда походила на новый приток. Крыша моего нестандартного жилища протекала, и по ночам я слушал, как в расставленные по всему дому емкости падают капли. Когда звук подсказывал, что они полны, я вылезал из постели и шел выливать воду.
Иммигранты теперь валили валом; их было полно на каждом челноке. Многие занялись строительством сборных домиков, ведя бесконечный бой с липкой грязью и скользким пластиком.
Даже Риверсайд получил свою долю новичков — за какой-то месяц человек тридцать. Были все шансы найти покупателя на мою мастерскую: Джейк каждую неделю посылал мне разные предложения из Премьер-сити. Так что со временем этот вопрос решится.
Между тем ферму Кли-о-По полностью восстановили и посеяли там столько холодоустойчивых культур, что поселку хватит на весь следующий год. А рыбаки предоставили себя в распоряжение Марка Суиндона, восстановили за пару недель рыбные загоны и начали их заполнять за счет ежедневных уловов.
— Даже Чиль Каа помогает, — сообщил мне однажды Марк с некоторым удивлением. — А ведь рыбаки знают, что загоны через несколько лет вытеснят траулеры.
В «Клубе» появились новые лица; вскоре Риверсайд по численности населения должен был вернуться на уровень, зафиксированный до Передающего Эффекта. Джон Толбот стоял за стойкой, смешивая напитки, и беседовал с новичками, приглядывающимися к местным делам.
— Кев, ты действительно должен улетать? — спросила меня однажды Джейн. — Ведь очевидно, что здесь в конце концов все наладится. Чего не отнимешь у Организации — они знают, как устроить рекламную кампанию.
Но в переполненном баре вдруг на мгновение появились призраки. Я увидел массивную фигуру Мортимора Баркера. Он сидел в своем любимом кресле и прокалывал воздух сигарой, подчеркивая слова: «Когда ты увидишь проционскую утку, защищающую гнездо с птенцами от зубастой болотной гусеницы, в двадцать раз большей ее, когда ты увидишь, как она сражается, не отступая, пока самец не унесет последнего детеныша в безопасное место, только тогда ты сможешь говорить мне о любви, парень…»
А Ральф Стренг, седовласый, широкоплечий и сильный, разбивал Баркера пункт за пунктом, пока остальные зачарованно слушали: «Птица является рабом своих инстинктов, так же как и все мы. Концепция любви в сентиментальном смысле слова так же бессмысленна, как концепция добра и зла…»
Эти двое — такие разные, такие правые и в то же время такие ошибающиеся. И оба по-своему (хоть они никогда этого не признали бы — ни этот краснобай, ни эта холодная рыба) такие добрые… Такие человечные и такие близкие нам всем. А самое главное, мне их чертовски не хватало. Чистейший эгоизм, конечно. Как это однажды сформулировал Стренг? «Если бы ты умер, Кев, мне было бы жаль. Я бы потерял источник интеллектуального стимулирования…»
Кто-то расхохотался, и призраки исчезли. Помещение вдруг осветилось и стало шумным, а прелестная темноволосая Джейн Суиндон смотрела на меня, ожидая ответа.
— «Слушай, — осторожно начал я, потому что она была единственным человеком, который мог меня понять, — я слишком много потерял в Риверсайде. Из всего мне приходится вычитать воспоминания. Вид траулеров, и крики птиц, и ощущение подъема по главной улице к «Клубу» — все, что я вижу и слышу и о чем думаю, напоминает мне то, что я хочу забыть. Риверсайд стал для меня проклятым местом. Я не могу так жить; я сойду с ума.
— Если бы все заключалось в этом, — сказала она, — я бы тебе поверила. Но ведь ты что-то скрываешь от нас, да?
На мгновение мы остались вдвоем; остальные разговаривали друг с другом и не обращали на нас внимания. Уилл Джексон, Джед Спарк и Перс Уолтерс обсуждали самоубийство Эзры Блейка. Марк Суиндон беседовал с миссис Эрншоу о делах Комитета. Мисс Коттер, снова жившая с ней под одной крышей, почтительно слушала свою хозяйку. Поблизости Том Минти шумно пил со своими дружками Джимом Спарком и Биллом Йонгом. Мы с Джейн оказались одни.
— Больше ничего. Ничего, — ответил я.
— Меня нельзя обмануть, Кев. Желаю тебе удачи.
За пару дней до отлета я изменил своему обычному правилу и совершил сентиментальное паломничество по дороге вдоль северного хребта. Оказалось не так плохо, как я ожидал. Быть может, из-за погоды: все промокло, с неба капало, дорога покрылась сплошным слоем грязи, и уже не узнать было тех летних лужаек, на которых мы с инопланетянкой резвились и занимались любовью. Так что мне удавалось идти твердой походкой и наблюдать все как бы со стороны.
