Николай Гомолкo - Шестой океан
«Виктор, я только теперь начинаю понимать, что ни один человек на земле не может жить, не зная самого святого и заветного чувства — чувства дружбы. Дружба для человека, что солнце. Она его согревает теплом, вдохновляет на подвиги, зовет вперед, живит его радости и надежды. Дружба это высшая награда человеку от человека. Не правда ли? По-моему, в дружбе доказываем мы свою искренность. Дружить, — значит, быть искренним и преданным. Иной дружбы я не понимаю.
Признаюсь, меня очень тронуло твое письмо. Я начинаю убеждаться, что у нас во многом сходные мысли и чувства. Мы понимаем друг друга, и этому не смогут помешать ни расстояние, ни горе, ни неудачи. Знать, что о тебе всегда думает и заботится другой человек…»
В передней зазвенел звонок. Не успела Наташа встать из-за стола, как в комнату вошли гости.
— Что же это ты, Наташа, забилась в клетку, как синица? Ночь-то вон какая… — с веселой укоризной проговорил Юзик Хлебцевич, снимая пальто, на воротнике которого таяли, угасая, яркие снежинки.
Вожак комсомольцев радиолокационного центра, веселый компанейский парень, Юзик часто заходил к операторам, радистам. Любил пошутить, незаметно дать совет, а то и просто поговорить по душам. Вместе с ним пришла низенькая, с черными глазами девушка.
Наташа сначала растерялась. Этот визит для нее был неожиданным. Поспешно спрятав письмо, она засуетилась:
— Садитесь, пожалуйста, садитесь!
Юзик и Оля как бы принесли с собою в комнату морозную свежесть ночи и задорный блеск глаз.
— Весна под окном, а морозик берется на ночь сердитый, — потирая руки, говорил Юзик. — Ты нас не ждала, Наташа? А мы к тебе с новостью.
Наташа вопросительно посмотрела на него.
— Пришел пакет из Москвы. Тебя зовут в Галактику, — сказал Юзик и посмотрел на девушку, будто желая увидеть, какое впечатление произведут его слова, а потом весело добавил: — Я слышал, будто уже подготовлена в первый рейс космическая ракета. Вот тебя и вызывают…
— Ух! — вздохнула с облегчением Наташа. — Гора с плеч.
Юзик, поправив волосы, вдруг стал строже, угрюмее.
— Мы тоже рады за тебя, Наташа, — промолвил он тихо. — Но, понимаешь, Федоров будет противиться. Что ни говори, вычисления показывают, будто шар… ну, тот самый… летел через твой участок наблюдения.
— Юзик! — воскликнула в отчаянии Наташа. — И ты мне не веришь? Скажи правду — не веришь? Да?
В глазах ее — она это знала — горел лихорадочный огонек надежды и тревоги. Рядом были ее друзья. Неужели она их безвозвратно потеряла и они тоже не верят ей?
— Я жду… — сказала Наташа тихо, почти шепотом, потом отошла в сторону и, тяжело вздохнув, добавила безразличным расслабленным голосом: — Ты молчишь, Юзик. Теперь я понимаю: не веришь…
— Верю, Наташка!
Юзик подошел к девушке, взял ее за горячие руки. Взгляды их встретились. Оба они почувствовали, что знают правду, что будут отстаивать ее вместе до конца.
— Спасибо, Юзик…
— В твоих руках — рука друга. Мы тебе поможем, Наташа. Ты поедешь в Москву.
Глава четвертая
Лишь к вечеру сенатор Уолтер возвратился из Нью-Джерси в столицу Штатов. Запыленный, он сменил помятый смокинг на пижаму и прошел в бассейн-ванную. Мылся долго, старательно. Долго плавал. Мраморное дно бассейна светилось цветом морской волны. Это освежало и успокаивало. Потом слуга — молодой атлет-негр — сделал ему массаж. Кровь в жилах запульсировала быстрее, тело налилось бодростью. Когда он вышел из ванной, нельзя было поверить, что этот человек провел весь день в хлопотах.
В гостиной на широкой тахте его дочь просматривала книжку с яркой обложкой — «Семнадцатый муж леди Брейсон — убийца». Едва завидела отца, отложила в сторону книгу и поднялась навстречу ему.
— Наконец-то! — проворковала она, изобразив на лице неподдельную радость. — Па, где так долго пропадал? Едва дождалась…
— Кто хочет жить под солнцем, тот меньше должен бывать под крышей своей виллы, — сказал сенатор и, поцеловав дочь в лоб, спросил: — Что ты мне хотела сказать, моя девочка? Или попросить, шалунья?
— О, у меня не совсем обычный разговор…
Сенатор с любопытством вскинул голову.
— Не совсем обычный? Хорошо, пойдем, все мне расскажешь.
Они прошли в столовую. Это был просторный, высокий зал с двумя рядами розового мрамора колонн. Окна венецианские, до самого пола. Посреди зала круглый стол и несколько удобных кресел. Здесь собиралась четырежды в день семья сенатора. Собственно, не семья, а Элси и сенатор.
Пожилой слуга с серебряной цепочкой на груди принес ужин и положил перед сенатором карту французских вин:
— Какое прикажете подать?
Уолтер пробежал глазами карту, ткнул пальцем. Слуга почтительно склонился и вышел из столовой.
Сенатор был в отличном расположении духа. Дела шли как нельзя лучше. Все «земельные» участки Луны были распроданы. Полным ходом строились космические ракеты. Слава Уолтера росла с каждым днем. Он сам начинал верить, что в недалеком будущем Штаты от его имени будут диктовать свою волю Земле и Небу.
Выпив бургундского, Уолтер еще больше повеселел. Он посмотрел на притихшую дочь.
— Ну, рассказывай, Элси. Что ты мне приготовила?
Глаза Элси горели нетерпением. Она пододвинулась ближе к отцу, ласково обняла его за плечи и смело сказала:
— Поль просит моей руки, па. Я согласна, па..
— Что? — Сенатор отбросил в сторону салфетку, удивленно раскрыл глаза. Потом дожевал ветчину, вытер губы и, обернувшись к Элси, спросил: — Что случилось, Элси? Я тебя не узнаю…
— Я выросла, па! — воскликнула дочь и тонкой белой рукой с браслетами ласково обвила шею отца.
— Вырасти — выросла, а когда ты станешь, наконец, здравомыслящей?
На румяных щеках Элси появились багровые пятнышки.
— Па, за что ты на меня сердишься?
— За Поля! Он тебе не пара.
Элси вскочила с кресла. На ее лице нетрудно было заметить мучительное волнение.
— Я его люблю, па! Ты понимаешь, что такое любовь?
Сенатор забарабанил пальцами по столу, потом глубоко вздохнул.
— Любовь, милая девушка, это только слово, — сказал он. — Оно для меня пустой звук. Я оцениваю человека по одному умению — умению роскошно жить. Если он способен на это, все остальное приложится. Кстати, я хотел тебе сказать: ты можешь сделать хорошую партию с сыном Коллинга.
— Па, ты упрямый человек… Ты на жизнь смотришь с высоты золотой горы. Пойми, я; люблю Поля, я верю в него. Он умный, смелый! И если хочешь знать, он не так уж беден, он — богат…
— Хе-хе-хе! — засмеялся Уолтер. Его по-прежнему не оставляло хорошее настроение. — Моя доченька, о чем ты мне говоришь? Единственное богатство Поля его наглость. И я должен заметить, что он умело применяет ее.
