Эллис Питерс - Монаший капюшон (Хроники брата Кадфаэля - 3)
Старый брат Рис сидел неподалеку от своей аккуратно застеленной постели, пристроившись поближе к огоньку, и кивал увенчанной тонзурой седой головой. Выглядел он довольно и горделиво, как человек, выполнивший свой долг, вопреки всем препонам. Старик важно задрал подбородок, тонкие седые брови его топорщились, а маленькие, но острые, почти бесцветные глазки лучились радостью. И было от чего: рядом с ним на табурете примостился энергичный черноволосый парень, который с видимым удовольствием хлопотал возле старца, услаждая его слух звуками валлийского языка. Ряса была спущена с костлявых плеч брата Риса, и его собеседник деловито втирал чуткими пальцами бальзам в больные суставы блаженно кряхтевшего старика.
- Вижу, что меня опередили, - шепнул Кадфаэль на ухо брату Эдмунду, столкнувшись с ним в дверях.
- Это сородич его, - тихонько отозвался тот, - валлиец с севера, откуда родом и сам брат Рис. Наверное, пришел, чтобы помочь новым гостям обители устроиться в доме у мельничного пруда. Как-то он с ними связан, вроде бы работает в городе у сына этой женщины. Ну а зайдя в обитель, не забыл справиться о старике, добрая душа. Брат Рис стал сетовать на свою ломоту, я рассказал про твою мазь, и парень вызвался помочь. Раз уж ты здесь, поговори с ними - тебе небось тоже приятно поболтать по-валлийски.
- А ты предупредил его, чтобы он потом как следует вымыл руки?
- Само собой. Я ему показал, где можно будет помыться и куда бутылку поставить, после того как закончит. Разве мог я позволить ему рисковать, после того как ты нагнал страху рассказом об этом вареве. Так что не волнуйся: он знает, что может получиться, если не остеречься.
Увидев подходившего брата Кадфаэля, молодой валлиец почтительно приподнялся было со своего места, но монах замахал рукой:
- Нет, нет, паренек, сиди, я не хочу тебя беспокоить. Я зашел сюда перемолвиться со старым приятелем и помочь ему, но вижу, что ты взял на себя мою работенку и недурно с нею справляешься.
Молодой человек весело кивнул и с удвоенной энергией принялся растирать плечи старика. На вид ему было лет двадцать пять - крепыш с широким обветренным лицом. Гладковыбритые выступавшие скулы, жесткие, густые волосы и брови, и решительное выражение лица выдавали в нем настоящего валлийца. Кадфаэлю понравилось, как он обращался с братом Рисом, - ласково, заботливо и чуть шутливо, точно с ребенком. Что ж, старик и впрямь впал в детство, правда, сегодня, благодаря молодому валлийцу, выглядел гораздо бодрее.
- Ох, как хорошо! - довольно проскрипел старец, поводя плечами под сильными пальцами молодого человека. - Видишь, Кадфаэль, родня-то старика не забывает. Это Меуриг - мой внучатый племянник. Он моей племяннице Ангарад сынком доводится. Я его еще вот таким крохой помню. Уж коли на то пошло, так я помню, и как она родилась, дочурка моей сестры. Много лет прошло с тех пор, как я ее последний раз видел, да и тебя, дружок, тоже, сказал старик, обращаясь уже к племяннику. - По правде говоря, ты мог бы и пораньше зайти меня проведать. Да только разве у нынешней молодежи есть родственные чувства, - ворчал разомлевший старец, не замечая сумбурности своих речей. - А что же девочка-то не приехала меня навестить? Ты почему мать с собой не взял?
- Так ведь в Шрусбери с севера ехать - не ближний путь. Да у нее и по дому хлопот невпроворот, - улыбнулся Меуриг. - Но я-то теперь живу поближе, устроился в городе плотником, так что смогу бывать у тебя чаще. Я тебя на ноги поставлю - весной еще погуляешь с по свежей травке.
- Племянница моя Ангарад, - промурлыкал, блаженно улыбаясь, брат Рис, - до чего чудесная малышка была, и такой красавицей выросла. Сколько годков-то ей сейчас будет? Думаю, сорок пять стукнуло, а я все равно уверен, что она такая же красивая, как и прежде, и не вздумайте мне перечить. Красавиц я повидал немало, но ни одна из них ей в подметки не годилась ...
- Ну уж кто-кто, а ее сын перечить тебе не станет, - добродушно усмехнулся Меуриг, а Кадфаэлю подумалось, что каждому время его юности представляется самым прекрасным, - и небо было синее, и трава зеленее, и дикие яблоки вкуснее тех, что нынче вызревают в садах. Вот уже несколько лет память стала изменять одряхлевшему брату Рису, его бессвязные воспоминания порой перемежались картинами, никогда не существовавшими в действительности, разве что в его воображении. Но, может быть, присутствие молодого родича оживило его ослабевшую память? Пусть даже это продлится недолго - все равно это царский подарок.
Брат Рис продолжал что-то мурлыкать, словно довольный кот, а Меуриг, посмеиваясь, разминал крепкими пальцами немощную старческую плоть.
- Я смотрю, для тебя это дело привычное, - с одобрением заметил брат Кадфаэль.
- Я работал все больше с лошадками, а у них, как и у людей, бывают опухоли и болячки. Так и приучаешься нащупывать пальцами больное место.
- Зато теперь он плотник, - с гордостью заявил брат Рис, - и работает здесь, в Шрусбери.
- Мы сейчас как раз делаем аналой для вашей часовни Пресвятой Девы, сказал Меуриг, - и, как только закончим, - а это скоро - я сам принесу его сюда, в аббатство, и тогда снова к тебе загляну.
- И опять разотрешь мне плечи? Скоро уж Рождество, холода подступают, а старые кости мороза не любят.
- Обязательно разотру. Но на сегодня, пожалуй, хватит, а то как бы не переборщить. Надевай-ка, дядюшка, свою рясу - вон она лежит, а то застудишься. Мазь-то жжется?
- Поначалу кусала, как крапива, а сейчас стало тепло и приятно. И боль совсем унялась. Вот только я притомился... - Старика и впрямь клонило в сон, что не удивительно после такой нагрузки и для головы, и для тела.
- Вот и хорошо. Сейчас тебе лучше всего лечь и поспать. Правда ведь, брат? - Меуриг посмотрел на Кадфаэля, ища поддержки.
- Конечно. После такого лечения требуется хороший отдых.
Старик не возражал против того, чтобы его уложили в постель: сон уже почти одолел его. Сонным голосом он что-то бормотал на прощание вслед Кадфаэлю и Меуригу, но затих, не успели те дойти до двери. Последнее, что они услышали, было: "Передай от меня привет своей матушке, Меуриг. И попроси ее проведать меня... когда повезет шерсть на рынок, в Шрусбери. До чего же хочется снова с ней повидаться"...
Кадфаэль проследил за тем, чтобы Меуриг тщательно вымыл руки, как ему было велено, а потом сказал:
- Твоя матушка у него из головы не идет. Есть у него надежда с ней повидаться?
Пока Меуриг скреб и оттирал руки, Кадфаэль внимательно рассматривал его - снисходительная веселость, с которой валлиец ухаживал за стариком, сменилась задумчивостью.
- Не на этом свете, - помедлив, отозвался Меуриг. Он взял из рук монаха грубое полотенце и взглянул Кадфаэлю прямо в глаза: - Моя мать умерла на Михайлов день, одиннадцать лет тому назад. Он знает об этом не хуже меня, вернее, знал. Но коли уж у него с памятью неладно и она для него жива, с чего бы я стал его разубеждать? По мне, так пусть тешится любой выдумкой, если это приносит ему радость.
