Александр Тюрин - Убойный сюжет
Там на вахте меня, естественно, стали тормозить.
— Я из газеты, с материалом от техреда, к Никите Алексеевичу.
Вохровка немного покумекала и, глядя на мое уверенное улыбчивое лицо,— а я как раз седуксеном зарядился — решила пропустить. Но надо было еще нагло выведать кое-что.
— Где он сидит-то, ваш Лексеич? Я ж впервые.
— Второй этаж, третья дверь налево.
Никита Алексеевич, начальник наборного цеха, весьма удивился моему появлению.
— Но Петрович твердо обещал, что больше никаких изменений.
— А вы будто не знаете — автор Цокотухин такой капризный. Вдруг ему до усрач… позарез понадобилось пару предложений переставить. Он же имеет право сколько-то процентов текста менять своими коррективами, понимаете.
— Да, но после получения гранок. Звякну-ка я Петровичу, побранюсь немножко или предела этому не будет,— решил начальник наборщиков.
Вот так развязка. Куда мне сейчас драпать? Прямо в окно сигануть или мимо вооруженной вохровки проскочить?
Я весь напрягся, как кот, случайно повстречавший бультерьера. Но обошлось.
— Что, Афанасия Петровича опять нет… где вы его прячете? … да ладно, пустяки…
Никита Алексеевич не стал настаивать на разговоре с Афанасием Петровичем, звякнул в наборный цех и какой-то парень,— замызганный, словно им станок протирали,— провел меня туда. Там я и познакомился с рукописью Цокотухина. Причем сразу наткнулся на знакомый, хотя и искаженный кусок текста.
"… Пустая трата времени — самая страшная из потерь. А ведь святая наша обязанность постоянно раздувать в себе огонек милосердия. Эх, давно я не навещал свою учительницу Любовь Абрамовну, которая еще в Гражданскую била врагов революции из нагана и научила меня всему, даже башкирскому языку. Чем же порадовать старушку в это смутное неприкаянное время? Может быть, тортиком с шамапанским? Пошел я, вдыхая утренние ароматы ласковых лип и суровых дубов, в магазин на углу Нейтронной, и уже на расстоянии шагов в сто заметил народ. Люди, простые труженники, смирно стояли в длинной очереди и лишь кто-то вздыхал. Я обратился к размалеванной продавщице, лениво жующей резинку.
— Почему не торопитесь, почему медленно отпускаете товар?
А она, не глядя в мою сторону, ответила, словно сплюнула.
— На всех не наторопишься. Сюда же полгорода кинулось, разве с такой оравой управишься,— она походя обозвала "козлом в кирзухе" старика-ветерана, протягивающего котомку.— Говорят, метеорит на город свалится, вот все спешно стали запасы составлять.
Я обернулся к людям:
— А что, правда метеорит на нас упадет?
— Как только еда закончится, то метеорит и упадет,— ответила за людей бабуся в ветхом зипуне, подпоясанном бечевой.
Когда я достоял свою очередь, то вместа торта пришлось взять кулек пряников, который обошелся мне в половину месячной зарплаты.
— Почему так дорого, женщина?— обратился я к наглой продавщице. — К метеориту готовитесь?
— На дороге авария. Мост рухнул и подвоз прекратился, понял? — "
Нееловский текст. И авария на дороге, и очередь, и метеорит. Однако Цокотухин свою лепту внес. Ну, я ему сейчас тоже помогу. Выкинул я три листика из стопочки и положил туда свои, про трех мужиков на бугорке.
Потом вышел на улицу и стал названивать из первого попавшегося таксофона в ГУВД. Дежурный меня остудил, что-де лейтенант на ответственном задании. Позвонил ему из дому, и опять то же самое. Похоже, рабочий день у товарища милиционера закончился. Ладно, подождем завтрашнего свидания. Надеюсь, до завтра Цокотухин не сроет из города.
Потом я нашел автослесаря, который готов был залатать капот и починить карбюратор. Кстати, это был братан по Афганистану, где мы оба служили вертолетными стрелками. Правда, такое обстоятельство сейчас не помешало ему запросить приличную сумму почему-то в баксах и взять на работу целых три дня.
Это меня расстроило. Значит, завтра утром я не смогу умотать в Свердловск. Еще три дня вместо того, чтобы культурно заниматься делами, я буду и кипятиться, и горячиться, и пытаться отомстить негодяю Цокотухину. Хотя, собственно, говоря, какое мне до этого всего дело? Мне — никакого, а вот моему неврозу есть дело до всего.
Я так разволновался, что чуть не забыл звякнуть своей новой подружке. Она сама мне предложила сходить в кабак "У Далилы" и я согласился. С прессой ведь надо дружить.
Когда я увидел Лену Тархову вечером, то, во-первых, мне захотелось потушить свет, а, во-вторых, оказаться поближе к ней.
— Надеюсь, ты интересный собеседник,— сказала она, когда мы усаживались за столик.
— Конечно, я могу говорить на любую тему три часа кряду. Пожалуйста, о флорентинских банках начала 14 века, о значении голубого цвета в творчестве Пикассо, или о том, какие методы английская Ост-Индская компания использовала для разграбления Индии, и легко ли создать новую "Ост-Индскую" на современном Урале…
Я заметил, что официант подлетел к нам несколько быстрее, чем положено, похоже, к представителям фамилии Тархов здесь относились с подчеркнутым вниманием… Как-никак новая аристократия, неважно, что на дерьме выросшая, английские джентльмены тоже были изначально пиратами и работорговцами.
— Ты что заканчивал, Леня?
Вопрос элементарный, но убийственный. Начинал я и заканчивал Свердловский Педагогический. Подался я в педвуз только оттого, что мужским особям там натягивали оценки, как на вступительных экзаменах, так и на всех прочих.
— Лена, я по профессии педагог. То есть меня так и тянет поставить "неуд" мальчику, который плохо себя ведет.
— И ты нашел такого мальчика здесь?
— Нашел. Его зовут Цокотухин. Он, конечно, то строит из себя шестидесятника, то строго взирает на плоды распущенности, но скоро вам придется смириться с тем, что он примитивный злодей. Я сегодня был в типографии, его так называемая книга передрана с ныне уничтоженной рукописи Степана Неелова.
На секунду ее лицо стало откровенно красивым, но как-то по-хищному.
— Я чувствую, Леня, ты воспользовался моим телефонным номером ненадлежащим образом. Похоже, что плохой мальчик — именно ты. А натянуть доказательства, что Цокотухин убил Неелова, дабы слямзить его роман — у тебя кишка тонка.
— Да, тонкая кишка тонка, а вот толстая — нет. Конечно, рукописей Неелова, скорее всего, больше не существует в физическом мире, конечно, Цокотухин передирал Неелова в своем кондовом стиле, но дело в том, что Степин роман обо мне. Там масса вещей, тиснутых из моей биографии. Он их знал, я ему рассказывал и разрешил пользоваться. А Цокотухин ничего такого не знал, не ведал. И я смогу доказать с помощью своих свидетелей, что и герой в изданной книжке — я, и события выписаны из моей жизни.