Фредерик Пол - Остановка на Медленном Году (сборник)
— Спасибо, генерал Скэньон. Разрешите мне сказать вам только одно, — он снова поднялся на подиум и задумчиво улыбнулся ученым. — Когда я был мальчишкой, мир был проще. Главная проблема состояла в том, чтобы помочь нарождающимся свободным народам войти в сообщество цивилизованных стран. То были времена Железного Занавеса. Были они, по ту сторону, под замком, на карантине. И мы, все остальные, по эту.
— Что ж… сейчас многое изменилось. Свободный Мир пережил тяжелые времена. Достаточно выглянуть за пределы нашего родного североамериканского континента, и что мы увидим? Куда ни глянь, сплошные диктатуры коллективистов, кроме пары-тройки реликтов, вроде Швеции или Израиля. Но я здесь не для того, чтобы ворошить прошлое. Что было, того не воротишь, и нет смысла искать, кто виноват. Мы все знаем, кто потерял Китай и отдал Кубу. Мы все знаем, благодаря кому рассыпались Англия и Пакистан. Но нам незачем вспоминать об этом. Мы смотрим в будущее.
— И я говорю вам, леди и джентльмены, — вдохновенно продолжал он, — будущее свободного человечества — в ваших руках. Может быть, на нашей родной планете нам иногда приходилось отступать. Но что было, то прошло. Мы можем устремить наш взгляд в космос. Устремляем — и что мы видим? Видим вторую Землю. Планету Марс. Как сказал минуту назад заслуженный руководитель нашей программы генерал Скэньон, Марс больше той планеты, на которой родились мы, во многом — лучше. И он может принадлежать нам.
— Именно там лежит будущее нашей свободы, и вы можете подарить нам его. Я верю, что можете. И рассчитываю на каждого из вас.
Президент повел по сторонам задумчивым взглядом, заглядывая в глаза каждому. Весь зал ощутил харизму старого Дэша.
— Спасибо вам, — неожиданно усмехнувшись, закончил он и отбыл, сопровождаемый оравой агентов службы безопасности.
Глава 3. ЧЕЛОВЕК СТАНОВИТСЯ МАРСИАНИНОМ
В свое время планета Марс казалась почти что второй Землей. Астроном Скиапарелли, наблюдавший за Марсом во время знаменитого противостояния 1877 года, в свой миланский телескоп увидел нечто, напоминавшее русло реки, и назвал найденные образования «canali». Половина всего умеющего читать человечества поняла это буквально: «каналы». В том числе почти все астрономы, которые тут же повернули свои телескопы в этом направлении и увидели гораздо больше.
Каналы? Значит, они выкопаны с какой-то целью. С какой? Чтобы по ним текла вода. По-другому объяснить этот факт было невозможно.
Силлогизм оказался весьма привлекательным, и к концу столетия неверующих почти не осталось. Существование на Марсе цивилизации, более зрелой и мудрой, чем наша, считалось прописной истиной. Какие чудеса открылись бы, сумей мы к ним обратиться! Персиваль Лоувелл взял в руки блокнот, призадумался, и выступил с первым предложением. Нарисуем в пустынях Сахары огромные геометрические фигуры, сказал он. Выложим из хвороста, или выкопаем рвы и наполним их нефтью. А потом, в безлунную ночь, когда на африканском небе взойдет Марс, подожжем их. Чужие глаза марсиан, по Лоувеллу, постоянно прикованные к марсианским телескопам, тут же увидят огненные фигуры, различат квадраты и треугольники, догадаются, что с ними хотят вступить в контакт, и в своей освященной веками мудрости найдут способ ответить.
Не все верили так твердо и безоглядно, как Лоувелл. Некоторые считали, что Марс слишком мал и слишком холоден, чтобы стать колыбелью могучей разумной расы. Рыть каналы? Это сможет любой крестьянин; раса, умирающая от жажды, прогрызет в земле любую канаву, даже заметную с межпланетных расстояний, только бы остаться в живых. Но для чего-то большего природные условия были чересчур суровыми. Обитающая там раса, скорее всего, будет напоминать эскимосов, и по сей день обреченных жить за порогом цивилизации: мир за стенами ледяных хижин слишком жесток, чтобы у них нашлось время забавляться абстрактными идеями. Если бы разрешающая способность наших телескопов была достаточно высокой, чтобы разглядеть лицо марсианина, то, вне всяких сомнений, мы увидели бы глупую и бестолковую рожу, тупое, как осел, создание, способное, может быть, пахать или сеять, но никак не раздумывать над высокими материями.
И все-таки — разумные или первобытные, но марсиане на Марсе были. По крайней мере, согласно тогдашнему общепринятому мнению.
Потом были построены телескопы сильнее, открыты лучшие методы интерпретации увиденного. К линзам и зеркалам присоединились спектроскоп и фотокамера. В глазах и в понимании астрономов Марс с каждым днем становился все ближе. И с каждым шагом, по мере того, как картина чужой планеты становилась более четкой и понятной, образ ее воображаемых обитателей становился все туманнее и нереальнее. Там было слишком мало воздуха, слишком мало воды, слишком холодно. При большем увеличении каналы распались на цепочки неправильных пятен, украшающих поверхность Марса. Городов, которые должны были находиться на пересечениях каналов, там не было.
С первыми полетами «Маринеров» марсиане, никогда не существовавшие иначе, как в человеческом воображении, умерли окончательно.
Все еще считалось, что там могут существовать какие-то формы жизни, низшие растения или даже примитивные амфибии. Но люди — нет. На поверхности Марса существо, дышащее воздухом, как человек, и созданное в основном из воды, как человек, не протянуло бы и четверти часа.
В первую очередь его убьет отсутствие воздуха. Даже не удушье, до этого он просто не доживет. При давлении, равном на поверхности Марса десяти миллибарам, кровь вскипит и наступит мучительная смерть от газовой закупорки сосудов, как при кессонной болезни. И только потом, если жертва как-то пережила это, она умрет от удушья. Если она спасется и от удушья — в маске, с кислородным аппаратом на спине, подающим безазотную смесь под пониженным давлением, то все равно умрет. Умрет от ничем не ослабленного солнечного излучения. Умрет от перепада марсианских температур — максимальная, как в теплый весенний день, а минимальная ниже, чем в полярную ночь. Умрет от жажды. И даже если это существо каким-то чудом ухитрилось все это выдержать — оно все равно умрет, медленно, но неизбежно. На этот раз от голода, потому что на поверхности Марса не найдется ни единого кусочка, съедобного для человека.
Против выводов, сделанных из объективных фактов, существуют, однако, возражения несколько другого порядка. Объективные факты не ограничивают человека. Если факты ему не подходят, он изменяет или обходит их.
Человек не может жить на Марсе. Но он не может жить и в Антарктиде — и все-таки живет.
