Дмитрий Биленкин - Земные приманки
10.15 по вашингтонскому времени — 17.15 по московскому
С той минуты, когда посыльный офицер ворвался к нему, Лукасу казалось, что он очутился в каком-то неподвижном стеклянном убежище, а мир вращается вокруг с бешеной и призрачной скоростью.
Ревя сиреной, машина мчалась по пригородному шоссе, так, что все другие шарахались в сторону, и вой сирены, мелькание поворотов, визг покрышек был самым подходящим аккомпанементом тревожному голосу радио, которое шофер пустил на полную громкость. Если верить диктору, то планета напоминала собой вдруг остановленный на полной скорости экспресс, где все летело и рушилось друг на друга.
Лукаса смутно удивило, что радио все-таки работает, но он тут же сообразил, что есть автономные источники энергии и, следовательно… Что — следовательно?
Лукас не успел додумать мысль, потому что офицер повернул к нему свое внешне бесстрастное лицо.
— Как вы думаете, профессор, это только начало?..
«…Или уже конец?» — Лукас угадал непроизнесенное.
— У меня нет нужной информации, — сухо ответил он. На лбу офицера выступили капельки пота. Лукас впервые почувствовал, что он сейчас, пожалуй, одна из самых главных персон земного шара. Что все эти военные с их воздушно-ракетными армадами, политики, от слова которых зависят судьбы миллионов, что все они ждут его, Лукаса, совета. Еще вчера мнение Лукаса и таких, как Лукас, их не интересовало, и можно было бить кулаками, доказывая свою или чужую правоту, с тем же результатом, что о кирпичную стену. Теперь, может быть, впервые в истории они не знали, что делать, и вопрошали тех, кто стоял на самой границе непознанного и должен был знать ответ.
На привычка к объективности тут же взяла верх, и Лукас уточнил, что все гораздо сложней. Что, во-первых, давно уже существуют «мозговые центры», без которых не обходится, не может обойтись ни один президент, и, во-вторых, сами ученые далеко не такие мудрецы, какими они порой видят себя. Так что превращение его, Лукаса, в «очень важную персону» не является чем-то исключительным, неожиданным и не знаменует собой некий поворотный этап. Просто страна призвала его, как в минуту военной опасности призывают резервистов.
Замелькали городские улицы, и машина несколько сбавила ход. Сознание Лукаса, даже помимо его воли, жадно вбирало впечатления.
Толпа на улицах была гуще, чем в обычный будничный день. И она была не такой, как всегда. Лукас сразу понял, в чем разница. В молодости Лукас не раз задумывался, можно или нет описать движение людских масс с помощью уравнений гидродинамики. Сходство толпы с жидкостью бросалось в глаза. С туго закрученной, гонимой поршнями жидкостью. Она текла, завихрялась, расслаивалась. в ней происходили соударения людей-молекул. За всем этим угадывалась строгая математическая закономерность. Потом он даже где-то, читал о попытках таких описаний. Естественно! Развитие большого города немыслимо без кибернетического управления потоками, а значит, кто-то другой занялся той работой, которой хотел заняться сам Лукас, пока не увлекся проблемами экзобиологии.
Сейчас в толпе не было четких потоков. Она утеряла и то общее деловитое, хмуро-озабоченное лицо, которое было присуще ей в часы пик. Словно где-то соскочила пружина. Вид у людей был растерянный и встревоженный. Не более. Казалось, они не могли поверить, что деловой механизм застопорился. Ведь это Америка. Страна, где люди уже не удивляются выстрелам на улице, но приходят в недоумение, если из крана вдруг перестает течь горячая вода.
Лукаса поразило выражение радости на некоторых лицах. Радости освобождения от будничного, опостылевшего ярма. Радости ожидания небывалых событий. Злорадного: доигрались! Кто, почему — неважно: доигрались. Все эти, там, наверху…
Одновременно люди тянулись друг к другу, словно путники в стужу. Уличная толпа, где каждый сам по себе и психологически удален от соседа за миллионы световых лет, ощутила острую потребность в общении. Наконец появилось то, что всех объединяло! Люди сбивались в группы, что напоминало Лукасу процесс кристаллизации. Группы имели свой заряд и знак, кое-что Лукасу в этом не понравилось. Американцы привыкли самоорганизовываться, но у них нет привычки к тяжелым испытаниям. Паника пока только витала в воздухе. Пока…
В сознание Лукаса внезапно прорвался вой сирены, с которым их машина неслась по улицам. Он как бы очнулся и заставил себя думать о главном. О нападении извне. Если это действительно нападение, то первый удар нанесен точно в солнечное сплетение. Парализована энергетика — парализована жизнь. Еще действует сила инерции, целы автономные линии связи, не совсем поражен транспорт, а военную машину хоть сейчас пускай в действие. Все это, однако, не имеет большого значения, ибо что такое современный город без электроэнергии? Асфальтовая пустыня без капли тепла и воды. Не далее, как через несколько часов люди почувствуют жажду. И вот тогда поведение толпы не удастся описать никакими формулами…
Тут самое простое, очевидное, традиционное решение — нажать на все кнопки. Жахнуть по противнику из всех стволов. Немедленный удар в ответ на удар — этому природа миллионы лет учила все живое. Ударь, если не можешь убежать! Вцепись зубами, кромсай, рви!
Реакция не разума, а инстинкта. То, что менее всего пригодно для данной ситуации.
Вот этого и нельзя допустить. Однажды вот так ударили всеми ядохимикатами по насекомым. Не разведав, как следует, не подумав, не устояв против соблазна мощи, которой, казалось, ничто не могло противостоять.
А то был куда менее сложный и опасный случай.
«Уверен ли ты сам в своих выводах? — привычно переспросил себя Лукас. — В правильности рекомендаций, которые собираешься дать?»
«Да, — ответил он сам себе. — Как-никак я думал об этом всю жизнь».
Машина резко затормозила у подъезда.
10.48 по вашингтонскому времени — 17.48 по московскому
Рей смотрел на пришельцев сквозь орудийный прицел. Их вибрирующая, радужно-черная масса колыхалась метрах в ста от танка. Они ничего не предпринимали. Они дали себя окружить, взять в перекрестье орудийных и пулеметных стволов, теперь дело было за командой. Будет команда — и шквал огня в мгновение ока разнесет их скопище, мачты линий, само пространство. Уж Рей-то знал, что это такое — совместный залп десятков орудий и пулеметов, Да еще ракет «воздух — земля», которыми готово было полыхнуть звено кружащих в воздухе бомбардировщиков.
Он дрожал от возбуждения. От желания немедленно, сию секунду покончить с невыносимым ожиданием и страхом перед тем неведомым, что вибрировало в воздухе.
