Наталья Астахова - Хлеб для случайного путника
Путем долгих расчетов они пришли к выводу, что люди, умершие на их планете, продолжают жизнь на нашей. Я пыталась возразить Ионычу, но у меня не хватило знаний. Тогда пошли в ход эмоции.
— Легко тебе фантазировать, у тебя нет детей. А как мне быть? Послушаешь тебя, и выходит, что мои дети, рожденные и вскормленные мною, были когда-то неведомыми существами, бесполыми, не имеющими детства, проживавшими жизнь без любви на планете с желтым небом. А куда же ты тогда денешь поколения наших предков? Ведь мы не первые люди на Земле. Вообще, Ионыч, все это попахивает мистикой, какое-то переселение душ. И потом, даже если согласиться с тобой и предположить, что ты прилетел откуда-то издалека, снова выходит неувязка. Что тебе здесь делать, в нашем городе, в маленькой редакции? Место пришельца в крупном научном центре, где его мысли могут выслушать умные люди, а не бестолковые машинистки вроде меня. Нет, Ионыч, не вяжется все…
Кажется, довольно ладно привожу я доводы против сказок нашего странного секретаря, но что-то меня смущает. Может, он задумал какой-нибудь фантастический роман, сейчас все фантастику пишут, мода такая пошла, и на мне проверяет свои мысли, предположения? А может быть, у него и вправду не все дома?
Ионыч не сдается, отстаивает свои бредни.
— А Магомет, этот пришелец здесь нелегально. Никто там не знает, что он сюда прилетел, и здесь знать не должен. Он долго считал и узнал, что в определенный год, в определенном месте, у определенного человека появится ребенок, который там много веков назад был известным ученым.
Он почти убедил меня в вероятности того, что определенное место — это наш город, определенный человек — я, а ребенок — моя Светка. Моя маленькая дочь, которая пока только и умеет, что пачкать пеленки, могла, оказывается, быть когда-то великим ученым, основателем той самой теории о переходе разумных существ с планеты на планету.
Я видела, что Ионычу очень хотелось, чтобы я поверила ему, поддержала, как вначале, его игру, но в меня прочно вселился дух противоречия. Продолжала настойчиво возражать. Опять не ладится у этих умных с желтонебой планеты. Мы — не они. У вас мужчины и женщины, дети и старики. Наверное, их великие не очень великие попадают куда-то еще, не к нам. Ведь мы так не похожи на них.
Ионыч усмехнулся и дотронулся рукой до моего кармана, где лежало письмо от Сережи.
— Ты что же, хочешь сказать, что там такие все неприспособленные, ничего не умеющие, ни за что не отвечающие люди? — спросила я.
— Нет, я думаю, что там скорее такие, как ты.
— Ну, здравствуйте, приехали. Я-то как раз самая обыкновенная женщина.
— И давно это считается нормальным для женщины самой растить и воспитывать детей? Самой добывать себе пропитание, не рассчитывая ни на чью помощь? Ты разве не видишь, что ты самодостаточна и в принципе никто тебе не нужен?
— Ну и дурак же ты, Ионыч. Совсем нормальный, обыкновенный, ничего не желающий понять.
Мы чуть не поссорились. Но потом снова стали говорить о той планете. Вернее, говорил Ионыч, а я слушала и уже почти не спорила с ним.
Он доказывал, что скоро и мы придем к бесконфликтному существованию между полами, потому что грани между нами стираются, и примеров тому множество. Он приводил наизусть целые страницы из нашумевших газетных дискуссий о том, кого нужно беречь — мужчин или женщин, и получалось, что наши отчаянные попытки разобраться в том, кто есть кто, просто не нужны. Мы сопротивляемся нормальному ходу вещей и пока не знаем, что со временем эти понятия отпадут, как ненужные, и все станет на свои места. Та есть будет, как на планете с голубым солнцем.
Честно говоря, устала я от всего и больше не хотела чужих планет, тем более, что здесь, на родной, было так хорошо.
Стояла осень, и мы бродили по берегу озера. Думала, что расскажу Ионычу о том, что связывает меня с этими местами, но потом не стала. Он весь в этой своей планете. Что прибавит к его научным фантазиям еще одна земная любовная история? Ведь там, под желтым небом, люди свободны от этого чувства и счастливы тем, от чего мы чувствуем себя особенно несчастными.
И все-таки мне было тревожно, все время не покидала мысль, что скоро Ионыч должен исчезнуть. Так же внезапно, как однажды появился. И я решила снова вернуть его к сказке.
— Послушай, а если бы этот инопланетянин в самом деле прилетел сюда, ну, как ты говоришь, нелегально, он долго смог бы пробыть у нас?
— Не думаю, что долго. Наверное, около года. А что? Ты уже поверила в мою инопланетную сущность и теперь интересуешься сроками пребывания?
Он улыбнулся, как всегда, открыто посмотрев мне в глаза, но улыбка была грустной, а глаза невеселыми.
Вернулись в город поздним вечером. Долго сидели на кухне, как в тот раз, когда мы с Антоном впервые узнали о далекой планете. Потом сын ушел спать.
— Проводи меня, — попросил Ионыч. Что-то новое, обычно он всегда уходил сам, не считая даже нужным ставить меня в известность.
— Куда же я тебя провожу? За околицу?
— В городе ее, кажется, не бывает. Проводи до порога. Так ведь принято провожать человека, отбывающего в дальнее странствие.
— А ты уезжаешь? В командировку?
Ионыч молча кивнул.
— Скоро вернешься?
Он отрицательно покачал головой.
— Ты что, говорить разучился?
— У тебя есть хлеб? Есть, я видел. И вода, и свеча. Для случайного путника. Если его все время ждать, он когда-нибудь непременно придет.
Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в прохладную щеку. Мягко хлопнула дверь. Затихли шаги на лестнице. Заурчал внизу мотор «Москвича» и вскоре стих вдали. Подошла к окну, чтобы посмотреть на звезду, о которой говорил Ионыч. Но ветер пригнал облака, и они закрыли небо.
Комната наполнена дыханием спящих детей. Они проснутся и будут задавать вопросы, им в короткое время нужно много узнать о планете, на которой предстоит жить. У нас нет никаких инкубаторов, и на многие вопросы придется отвечать мне.
Спят дети. Мои дети. Что я о них знаю?
