Алексей Корепанов - Мы новый мир построим...
Ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Андронов, чуть прихрамывая, проделал обратный путь до такси. Колено побаливало – а ведь можно было обойтись без этого! Он досадливо плюнул, вытащил сигареты и обернулся. Жлоб не только очнулся, но и, держась за челюсть, уже обогнул магазин и ковылял куда-то вдаль. Судя по всему, он все еще пребывал в состоянии грогги.
«Жлобов нужно учить», – потирая колено, сказал себе Андронов, щелкнул новенькой зажигалкой и с удовольствием сделал глубокую затяжку.
Забираясь в «жигуль», он был уже спокоен. Регбист пока не появлялся, не мчались хватать и вязать устроителя мордобоя стражи правопорядка, и все продолжало идти своим чередом.
«Фрагмент, – внутренне усмехаясь, подумал он. – Может, не дал бы в челюсть – поперся бы он дальше и попал под лошадь. Или под вола...»
– Ну, вы, блин, даете, – киношной фразой встретил его таксист, вероятно, созерцавший эпизод в боковом зеркале. По тону его было непонятно, осуждает ли он, восхищается или же просто констатирует. – Терминатор, да?
– Нахалов надо ставить на место, – отозвался Андронов, расстегивая куртку.
– Ложить на место! – хохотнул таксист. – А что, может и порядка было бы больше... Запустить Клычка в Верховну Раду, натравить на депутатов... Одному в ухо, другому по хлебальнику – глядишь, мозги бы встряхнулись, если есть, и законы путные принимали бы. А то ведь сплошной беспредел!
– Вы же, вроде, сами этого хотели, – заметил Андронов. – Отделяться-разделяться, вперед, в Европу. А попали в жопу, потому что Европе вы и на хрен не нужны.
Таксист нахохлился:
– А вы, стало быть, из зарубежья пожаловали? С территории северного соседа?
– Из Турции, – миролюбиво ответил Андронов. – Я турецко-подданный. Не принимайте близко к сердцу, приятель. По пустякам заводиться – только зря нервы тратить, а новые не купишь.
Таксист посопел немного и затих, смекнув, видимо, что совсем ни к чему ссориться с выгодным клиентом. Андронов тоже молчал, поглядывая на двери «Неаполя».
Турецко-подданный... Сын турецко-подданного Остап-и-прочая-Бендер-бей. Кажется, совсем недавно читал он веселые истории про похождения великого комбинатора, под самую завязку напичканные реалиями того времени... незабываемого времени... – а ведь, все-таки, много уже с тех пор воды утекло, ох, много... И не только эти истории он тогда читал, в его квартире было полно книг, самых разных, и он глотал их жадно, взахлеб, и смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, и слушал радио... Он мог бы, прибегнув к литературному штампу, сравнить себя с губкой, впитывающей информацию, – но ни в какую губку столько бы не вместилось. А в него – вместилось! Много свободного места было в его голове, не очень тогда обремененной знаниями...
И заработали его мозги на полную катушку, и он размышлял, и делал выводы, и искал ответы на массу вопросов... И ломались устоявшиеся схемы, и множество явлений осмысливалось по-новому, а об еще большем количестве явлений он задумывался вообще впервые за свою не слишком на тот момент длинную, но насыщенную бурными событиями жизнь. Событиями – но не мыслями.
За стеклами «жигуля» совершала свое неспешное коловращение местная жизнь. Небо по-прежнему выглядело похмельным и простуженным, сыпалась с него какая-то морось, которую никак нельзя было назвать дождем, и бесцельно моталась туда-сюда над крышами и деревьями стая ворон – черными пятнами по серому, туманному. Водитель, казалось, подремывал, привалившись плечом к дверце, но вдруг прокашлялся и повернул голову к Андронову:
– Вот вы тут о фрагментах рассуждали, о старике с конем... Ну, что нельзя судить по одному слову обо всей книжке...
– Это не я придумал, – сказал Андронов.
– Да неважно, – таксист сел прямо, положил левую руку на баранку. – Я за другое говорю. Выходит, события оценивать нельзя, так? И поступки свои тоже оценивать нельзя. Нельзя определить, хорошо ты поступил или плохо... Так ведь оно получается?
Андронов хотел кивнуть, но не успел, потому что водитель в одиночку ринулся дальше по тропе рассуждений:
– Вот, к примеру, сбил я кого... тьфу-тьфу-тьфу! – торопливо изобразил он плевок через плечо. – Насмерть! И потом выяснилось бы, шо это какой-нибудь Чикатило... Сотню уже задушил, и еще столько же задушил бы, если б я его не сбил. Значит, ДТП-то мое там, – он показал пальцем вверх, – мне в плюс пойдет, а не в минус. Хорошее, выходит, дело сделал, хоть и не специально. Или сбил я нормального мужика, тоже насмерть – вроде бы, зло сотворил, да? И вроде как чертям на руку играю... А остался бы жив тот мужик и, может, народился бы от него новый Саддам Хусейн или бен Ладен. Или, опять же, навпакы... ну, наоборот: лезет под колеса пьяндалыга, а я его спасаю, отворачиваю в столб, хотя знаю, что мне аут полнейший придет. Я, значит, в млынэць, а он жив-здоров, а потом плодит хусейнов... – Таксист скорчил недоуменную мину. – Выходит, непонятно, что к добру, а что к злу на этом свете делается. Мутотень какая-то непонятная получается. Ленин-Сталин коммунизм строили, а получили херню, а Гитлер пол-Европы разорил, иудеев перешерстил – а теперь и немцы вместе с Европой процветают, и израильтяне живут почти как в раю, если бы еще арабы им не подсирали. Приезжал тут бывший сосед с Израиля, бабку туда забирать, рассказывал... Так сравнить с нашей житухой – небо и земля! И как во всем этом разобраться, а?
Таксист смотрел на Андронова так, словно тот прямо сейчас обязан был все разложить по полочкам.
– Тут вот какая штука получается, – вдумчиво начал Андронов, подбирая слова. – Любое наше действие порождает следствие, которое порождает другое следствие, и так далее, и так далее. Цепочка следствий протягивается в необозримое будущее, и в какой-то момент даже самый наш распрекрасный поступок неизбежно, кроме предыдущего добра, приводит к злу. И наоборот – из злого поступка когда-нибудь прорастает добро. И выходит, что в будущем все наши поступки уравниваются. Добро уравновешивает зло, а зло уравновешивает добро. И потому сумма добра и зла в мире остается величиной постоянной. Понимаете?
Таксист сосредоточенно наморщил лоб и неуверенно кивнул.
– А значит, – продолжал Андронов, – человеку, в идеале, лучше вообще не совершать никаких поступков. Но, поскольку на практике такое вряд ли возможно, нужно руководствоваться следующим принципом: как бы ты ни поступил, хорошо ли, плохо ли – не имеет никакого значения. Вот так.
В салоне автомобиля повисло молчание. Андронов продолжал следить за входом в «Неаполь», а его собеседник ожесточенно покусывал собственную губу и, судя по сосредоточенному виду, усиленно размышлял над услышанным. В конце концов он оставил губу в покое и спросил, исподлобья взглянув на Андронова и тут же опустив глаза:
