Александр Казанцев - Пунктир воспоминаний
Курьезным оказалось первое знакомство с рядовыми американцами. В купе напротив нас, троих русских, в одиночестве сидела миловидная девушка, одетая просто, но по моде. Я чуть-чуть говорил по-немецки, мои спутники так же по-английски. Но все застенчиво молчали. Вдруг девушка резко встала, подошла к окну и решительно опустила стекло. Донесся шум с парижского перрона. Она же, засунув в рот четыре пальца, пронзительно свистнула, да так, что заломило в ушах. Мы переглянулись. "Соловей-разбойница", нимало не смущаясь, снова лихо засвистела. Потом высунулась в окно и замахала руками. Скоро в купе вошел молодой человек и расцеловался с нашей свистуньей. Оказывается, "его девушка" так вызывала его к своему вагону. Они совершали предсвадебное путешествие, чтобы лучше узнать друг друга. В пути мы кое-как переговаривались с этими простыми и милыми людьми. До чего же устарелыми показались теперь наши чопорные представления о том, что принято и что не принято в обществе!
Через Атлантический океан плыли на самом большом в ту пору океанском лайнере "Куин Мэри". Впоследствии его превратили в плавучий госпиталь, и он стоял со своими страдающими "пассажирами" в нью-йоркском порту. Во время нашего рейса пассажиры тоже страдали, но не от ран, а от мерзкой морской болезни. К счастью, мы ее не чувствовали и потому узнали, как обогащается океанская компания. В стоимость билета входила и плата за питание во время рейса. Однако с каждым днем по мере возрастания океанских волн народу в ресторанных залах убывало. Нас обслуживал пожилой предупредительный стюарт, который не получал за свою работу жалованья, а, напротив, платил за право обслуживать пассажиров в расчете на чаевые.
Шторм разыгрался до одиннадцати баллов. По чистому совпадению океанская волна окатила меня с головы до ног именно на одиннадцатом этаже палубы, когда я любовался, как вздымаются океанские валы и как лайнер зарылся-таки носом в "девятый вал", похожий на мраморную стену. Переодеваясь к обеду, я уверял друзей, что количество баллов шторма определяется этажом, где тебя достанет холодный душ. Все это не помешало нам поглощать еду в пустующем ресторане с завидным аппетитом... Потерявшим аппетит пассажирам стоимость питания не возвращалась. Зато свой промокший костюм я получил к вечеру - его высушили и выгладили за счет компании!
В Нью-Йорке поражало все. Прежде всего "кирпичи в облаках". Верхние этажи небоскребов исчезали в тумане. Улицы выглядели трехэтажными. Два этажа пересечений магистралей, по третьему мчится "надземка", к счастью, уже электрическая. Но не так давно здесь ходили паровозы - стены окрестных домов все еще покрывала копоть.
Нас пригласили к советскому консулу. Он посоветовал по возможности не отличаться от американцев. Надо вспомнить, что лишь недавно, после избрания президентом Франклина Д.Рузвельта, Америка признала СССР, а газеты по-прежнему упражнялись в измышлениях о советских людях, их обычаях и нашего якобы варварства. Пришлось оставить консулу... свои кепки. Он сложил их стопкой на столе, сказав:
- Кепки здесь носят только рабочие во время работы и обитатели Гарлема.
Также забрал он и наши "красные паспортины", чтобы мы их не потеряли, заверив, что никакие документы нам на международной выставке не понадобятся.
Время подготовки к открытию советского павильона оказалось для меня самым горячим. В Америку я ехал под впечатлением замечательной книги Ильфа и Петрова "Одноэтажная Америка", которая развеивала миф о ее многоэтажности (небоскребы стоят лишь в Нью-Йорке, Чикаго и некоторых других крупных центрах), но подтверждала давнее мнение об американской деловитости, практичности и обязательности.
Увы, всякая деловитость и обязательность у американцев исчезала, едва дело касалось "нестандартных работ", требующих инициативы, как у нас говорят, "смекалки русских мастеровых". Именно это и неприсуще славным американским парням, угощавшим друг друга, да и меня заодно, дружескими затрещинами. Выдумка и энтузиазм им чужды.
Квартировали мы с художником Вин Винычем (Вениамином Вениаминовичем) у старого чеха, который, прожив здесь четверть века, продолжал называть город Нев-Йорком (как пишется!). Когда мы приветствовали гостей хозяина словами "Добрый вечер", нам отвечали "Вечер добрый" - принимали за чехов. То, что мы русские, обнаруживалось порой самым неожиданным образом. Как-то мы зашли в кафетерий выпить чаю. К столику подошел американец и по-русски попросил разрешения сесть с нами. Мы удивились, как он, не слыша ни одного нашего слова, узнал, что мы из России?
- А как же! - отозвался он. - Ведь вы положили чайные ложки в стаканы и не вынули их, когда пьете. Так делают только русские.
После открытия международной выставки под девизом "МИР ЗАВТРА" я как начинающий фантаст имел бесценную возможность познакомиться со всеми павильонами и даже описать их в большом очерке "МИР БУДУЩЕГО".
Напечатанный после моего возращения домой даже раньше "Пылающего острова", он и стал моей первой публикацией ("Новый мир", 1939, No12). Корифеи советской литературы Федор Гладков и Леонид Леонов - главный редактор "Нового мира" и его заместитель - пригласили меня в свой кабинет в "Известиях" и сказали, что очерк имеет славного предшественника "Одноэтажную Америку", но что я не ударил-таки лицом в грязь. А потому следует подумать теперь мне о романе. И были удивлены, узнав, что роман уже написан, начинает печататься в "Пионерской правде" и готовится отдельным изданием в Детиздате. И что после пребывания в Америке я уже сел за второй роман. Возможно, они не одобрили такой скоропалительности, но впоследствии именно Леонид Леонов вместе с С. Я. Маршаком рекомендовали меня в Союз советских писателей.
В "Новом мире" я рассказал, как с территории выставки в грядущее была отправлена "БОМБА ВРЕМЕНИ".
Я не присутствовал при "старте" "бомбы времени", но ясно представляю себе, как огромный, похожий на современную ракету баллон, наполненный нейтральным газом и образцами быта современных американцев, начиная с цветастых подтяжек, телефонов, кинопроекторов и кинолент, модных костюмов и избранных книг, альбомов фотографий, словом, всем-всем, кончая письмом Эйнштейна потомкам, под звуки музыки торжественно опустили в шахту. Труднее представить себе будущие раскопки Нью-Йорка. Узнают ли археологи грядущего, какой подарок шлет им двадцатый век? Вырастут ли на месте современного пригорода Нью-Йорка Фляшинга колоссы будущего Уранополиса или почтительные потомки сохранят здесь заповедное место, не доставая раньше, чем через загаданные пять тысяч лет, завещанное предками?
"Миру будущего"? Каков-то он будет?
