Т Пьянкова - Память выдумки
Такие, близкие к тому вопросы задавала Пичуга душевному своему непокою - сумей теперь спросить ее. Одно понятно, не могла она в тот миг мыслить о том, какая наверху погода - слякотно или ведро. Не могла она не прикидывать, как добыть ей из "кокона" потребную Северге тайну. Не для того же снарядила ее владычица в провал, чтобы, воротясь, Пичуга доложила ей: да, мол, была-побывала, кой-чего повидала, а что видала, сказать не скажу - сама не разобралась. Да с таким ответом Северга и кикиморой не выпустит ее под ясное солнышко...
Только в том, что предстала она перед Алатырь-камнем, у Яси не было сомнения. Все приметы совпадали: и что бел-горяч, и лежит-молчит. Подходящим было и то, что пелось ею да Севергой на Шумарковой слотине:
Как летел Алатырь
море дыбилось,
как упал Алатырь
Земля хрястнула,
из семи глубин
поднялась вода,
с семирядного
неба хлынула,
отварилася
пропасть звездная,
опустилась ночь
вековечная...
Близкой к истине была и та правда, которая излагалась в народной притче.
Как на море-океяне
да на острове Буяне
Алатырь-камень лежит,
без огня камень горит...
Кто камень изгложет,
тот жизнь свою помножит,
кто скрозь него пройдет,
тот сам себя найдет...
И не заметила Пичуга того, как, думая о притче, подала с ледяного помоста до возможного в камне разума свой удивительный голос.
Ничем сразу не отозвался Алатырь. Разве что световая метелица в нем пригасла. Она как бы смутилась на бегу, и Ясе занемоглось докричаться до этого смущения. Усиливши голос, она поняла, что творит перед камнем не просто высокую музыку, а и слова - внятные, нежные слова слетают с ее ожившего языка:
Отзовись, Алатырь-камень,
откройся,
ты доверь мне свою тайну
вековую,
сокровение свое
осознать дозволь
не за тем ли ты меня
заманил к себе?..
Что еще могла предпринять Пичуга в своей малости?
И хотя молитва ее в стылом подземьи могла бы кому-то представиться шуршанием пойманного в коробок жука, однако счастье ожившего слова было в Ясе столь велико, что она не замечала тщеты своего старания.
Но вот голосок ее переливом весеннего ветра отпорхнул от тонких сосулек, восходом зари отозвался от стылых водопадов, громады наледей откатили его от себя многоголосьем проснувшейся земли. И... грянул, заплескался в пучине ледяного океана небывалый хорал...
За белыми гранями Алатырь-камня, только что морозный свет стал наливаться изумрудной зеленью, затем в него вплелись извивы золота, которые постепенно распалились до кумача... Скоро смена цветов утратила всякий порядок и царство вечного покоя ожило рассыпанной радугой...
* * *
Взговорилася
Яга Змиевна:
- Ты пошто, краса
ненаглядная,
на мои слова
ухмыляешься?
Аль тебе зазор
по звездам летать?
ни к чему года
перекидывать?
без нужды творить
из воды огонь?
* * *
А Пичуга пела.
Когда разбуженное ее многоголосье достигло своей полноты, одна из граней камня отошла медленной лопастью от серебряного ядра, выгнулась, перекрыла собой глубину ледяной чаши и верхней кромкою выстелилась перед Ясею. Та не отпрянула от приглашения - ступила на любезный помось, который тут же начал подниматься. Одновременно он прогибался пологим желобом. И вот... словно со снежной горы, пичуга заскользила с высоты лопасти к ее основанию.
В страхе разбиться о крепость серебристого предела, у нее занялся дух. Но в стене ядра успел образоваться проем, в который она и впорхнула, словно бабочка в окно. За пределом Яся угодила в седельце, мягко осевшее под ее невеликой тяжестью. Круговая стена сомкнулась и она оказалась в пустоте глухой светелки...
Не прошло и минуты, как за стеною что-то зашелестело, запотрескивало, вроде бы кто-то неловкий плеснул водой на горячую плиту. Но скоро оказалось, что никакая ни вода исходит паром, а кипит и превращается в туман сама круговая преграда комнаты...
Недолгим временем Ясю окутала такая белая слепота, в которой, казалось, потонули даже ее глаза. Однако пугать ее долгой неясностью никто, видно, не намеревался: забрезжила видимость, возникли звуки. В мареве вечерней, утренней ли зари Яся разглядела, что оказалась она в саду. Но в каком!
* * *
Взговорилася
Яга Змиевна:
- Али ты и тем
довольнешенька,
что в добре, как в море,
купаешься?
что красою ты
неповторная?
младостью своей
вековечная?
здравием своим
неизбывная?..
* * *
Гибкий весенний лист на упругом стебле качнулся перед Ясиным лицом. Из-под него, умытое росою, выглянуло не по времени спелое соплодие этакая снизка журавицы*, каждая ягода которой представилась величиною в кулак младенца.
_______________
* Ж у р а в и ц а - клюква, веснянка, красница.
"Поди-ка с осени висит", - подумалось Пичуге. Но стоило ей присмотреться сквозь все еще густой туман, как она обнаружила на соседнем дереве ореховую гроздь. Зеленовато-молочные ядра, готовые вывалиться на землю, выглядывали из растрещин косматой лиловой кожуры. А вот издали показали ей аршинные язычища гороховые стручки. Они чудом удерживали в сахарных створках штук по семь горошин, которыми, высуши, можно было бы заряжать пушку...
Пичуга была готова ко всякому диву, но чтобы ожил выдуманный ею сад! Такому поверить сразу она не могла. Сколько бы она удивлялась невероятному - сказать трудно, когда бы вдруг за пологом со всех сторон обступившего ее чуда не послышались шаги. Кто-то стремительный мелькнул алым нарядом меж ветвей и стал удаляться. Он не продирался чащей, не ломал веток; Пичуга поняла, что не зверь по зарослям рыскает, а следует торной тропою человек.
Забывши о том, какой небылью очутилась она в дивном саду, Яся заспешила выбраться на дорогу. Надо было догнать уходящего, чтобы хоть немного определиться - куда она попала?
Увидевши впереди легкую алую накидку на стройной девушке, Яся забыла всякую робость и бегом припустилась догонять уходящую...
* * *
Взговорилася
Яга Змиевна:
- Коль ответишь мне
несогласием,
я воздам тебе одиночеством;
красота тебе
станет карою,
молодость
тоской безысходною,
здравие
бедой вековечною...
* * *
За великим изобилием сада вдруг да сразу пустыня, уязвленная немалой впадиной, со всех сторон окруженной скалами. Два солнца висели над провалом. Одно краснощекое, привычное, теплилось в скором закате по ту сторону пропасти. Оно было смущено усталостью, но медлило уйти на покой, как бы страшась покинуть Землю на произвол небесного собрата, готового залить мир своим черным сиянием.
