Всеволод Ревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 26
— Догоняйте! — крикнула я и побежала.
Братья кинулись вслед, и даже отец, уязвленный проигрышем, решил взять реванш и принять участие в состязании. Я слышала за спиной их топот и дыхание, но я смеялась над ними, и в тот момент, когда они почти нагнали меня, припустилась вдвое быстрей. Я летела как на крыльях, не чувствуя своего лишнего веса, и каждая мышца, каждая клетка превратились будто в туго натянутые паруса, которые гнал попутный ветер. Только вперед!
С того дня мной стали интересоваться мужчины.
Сто с лишним лет назад…
Рабочий полдень еще не кончился, улицы Столицы были тихи и безлюдны. Лишь изредка проносились над головой разноцветные аэрокары. Мне навстречу семенящими шажками двигался наш священник, и я инстинктивно перешла на шаг и поклонилась ему. Он ответил на поклон, но не остановился поболтать, как обычно. Он не узнал меня. Еще бы!
Зеркальная витрина. Нелепо, но я ожидала увидеть в ней себя Ту себя. Коротконогую стриженую девочку с лишним весом и прыщами на лбу, которые я приспособилась прикрывать челкой. Но из зеркала на меня во все глаза смотрела Николь Брандо, растрепанная, раскрасневшаяся от бега и очень хорошенькая. Чужое лицо. Моего больше не было. Ни молодого, ни старого. Никакого. И снова это противное тянущее ощущение под ложечкой, сдавливает горло. Лицо Николь в зеркале бледнеет на глазах. Я вцепляюсь в решетку ограды, я борюсь с телом Николь, заставляя себя привыкнуть к этому лицу. Моргаю, шмыгаю носом, высовываю язык, и оно в точности копирует мои гримасы. Я улыбаюсь — оно отвечает улыбкой. Так-то лучше.
Надо причесаться. И сменить это не шедшее к ней платье. Забавно, что я еще обращаюсь к себе в третьем лице.
Из салона красоты я вышла уже не похожей даже на Николь. Больше всего я напоминала Тальму, популярную дикторшу телевидения, ведущую рубрику «Вопросы и ответы». Выбрала в салоне мод сногсшибательный туалет, превысивший стандартную цену, и на контроле назвала гражданский номер Николь, который мог быть фальшивым, как и ее бумаги.
Компьютер пропустил меня. Значит, Николь Брандо действительно существовала и жила в Столице, имела приличный доход, Но кто она, чем занимается? Десятки вопросов о Николь вертелись в голове. Я не хотела думать о ней из-за возникающего каждый раз неприятного ощущения и все-таки думала.
Теперь улицы были полны народа. Из ресторанов неслись ароматы всех кухонь мира. Я уже забыла, что можно быть такой голодной. Я зашла в один из них. Публика удивленно поглядывала на мой столик — там, кажется, было все, начиная с лукового супа и пресловутого бифштекса с кровью и кончая трепангами. Все, что мне прежде запрещала медицина. Я выпила рюмку вина и неожиданно обнаружила, что оно помогает мне забыть о Николь. Тогда я выпила подряд три двойных джина, и мне стало окончательно все равно — Ингрид я, Николь или сама Тальма. Мне было девятнадцать и хотелось веселиться вовсю. Я поймала себя на том, что разглядываю мужчин за соседними столиками. Про эту сторону жизни я тоже давным-давно забыла.
Один из них подошел ко мне.
— Не составишь ли компанию, детка?
Я покачала головой.
— Не нравятся боксеры? Зря. Боксеры — хорошие парни.
Он в самом деле был не в моем вкусе. Интересно, не во вкусе Ингрид или Николь? Какие мужчины нравились Николь? Я совсем развеселилась.
У стойки бара сидел парень в «нашем вкусе». Легкая атлетика или теннис Длинные, эластичные мышцы. Выгоревшие на солнце волосы напоминали по цвету древесную стружку, подчеркивая смуглость скульптурно правильного лица. На пухлых губах застыла очаровательная улыбка, отсутствующая и глуповатая. Улыбка была адресована спутнице — высокой тощей шатенке типа «баскетбол». Если он признает только этот тип, плохи наши дела. Я перехватила его взгляд и подмигнула. Он закрыл рот. Я доела мороженое и снова глянула в его сторону. Он уставился на наше с Николь плечо, с которого будто случайно соскользнуло платье. Похоже, он многогранен.
Надо действовать — баскетболистка собралась уходить и стаскивала его со стула. Я направилась к стойке. Меня качало, было очень весело.
— Не составишь компанию? — проворковала я. Теперь, кажется, принято такое обращение. В наши времена бытовало что-то более витиеватое.
Его колебания были недолгими. Он увернулся от баскетболистки и, пробормотав ей «увидимся завтра, детка», усадил меня да колени. Та выпила еще рюмку, покосилась на мой туалет, спросила номер модели, потрепала по щеке и удалилась.
— Легкая атлетика? — спросила я.
— Теннис. Мы же с тобой играли — у тебя классная подача. Почему ты не ушла со мной тогда?
Забавно. У нас с Николь разные вкусы.
Мы вышли на улицу.
— Значит, теннис, — сказала я. — А профессия?
— Натурщик. С моей фигуры штампуют статуи. Для стадионов, парков. Значки всякие… Вот там я. — Он показал на белеющую вдали статую. — К там, только она поменьше, отсюда не разберешь.
— А не надоест, когда всюду ты? И там и там…
— Ну и что? — удивился он. — Раз красиво…
И словно в подтверждение его слов дорогу загародила какая-то ярко-рыжая.
— Привет. Когда?
— Послезавтра, детка.
Кажется, я начинала понимать Николь. Но ощущение твердой скульптурной руки на моей талии, руки «образца», «эталона», было приятным. И я шла с ним, стараясь не смотреть на белеющие повсюду статуи.
Нам удалось поймать аэрокар, и через пять минут мы приземлились далеко за городом. Сыграли для начала несколько партий в теннис. У Николь действительно получалось превосходно, гораздо лучше, чем когда-то у Ингрид Кейн. Тело у нее было гибкое, тренированное, не знающее усталости, и Унго пришлось изрядно попотеть, чтобы добиться победы.
Потом мы гоняли наперегонки на одноместных спортивных аэрокарах. Зажмурившись, захлебнувшись встречным ветром, я неслась к солнцу, которое слепило даже через веки. И вдруг врезалась в облако. Оно было теплое, как парное молоко. Я сбавила скорость и погрузилась в него, ощущая на лице, руках и шее щекочущие капли непролитого дождя.
Потом облако разорвалось, я увидела далеко внизу зеленые поля стадионов с белыми пятнами — статуями Унго. А живой Унго настигал меня. Я совсем выключила мотор аэрокара и стала падать. Земля надвигалась. Я пронеслась над деревьями, успела захватить в горсть несколько листьев — трюк моей юности, — снова взмыла вверх, едва не столкнувшись с аэрокаром Унго, и закричала. Нечто, чему я не знала названия, переполнило меня, выплеснулось в крике.
Что со мной?
Мы сели. Унго подошел, сердито покрутил пальцем у виска и проворчал, что мы могли бы разбиться. Я поцеловала его.
