Далия Трускиновская - Деревянная грамота
Это были свои же соседи по стрелецкой слободе, братья Морковы. Они и в караул посылались вместе - Василий, Герасим, Иван да Борис. Старший, Ждан, собирался оставить государеву службу и уже больше занимался иными делами, торговлишкой.
- Ивашка! Бориска! Я ж это, Стенька! Сосед!
- Сосе-е-е-ед?!?
- И точно!
- Что это тут было, Степа?
- Да налетчики же! Подьячего моего поднять помогите! - потребовал Стенька. - Под руки берите! Так! Гаврила Михайлович! ..
Деревнин помотал непокрытой головой.
- Шапка! - Стенька кинулся шарить в снегу, отыскал деревнинскую шапку, ударил о колено, чтобы разом выбить, и как мог осторожно нахлобучил начальству на голову. - Надобно его до приказа довести!
- До бабки-знахарки его довести надобно, - сказал Герасим. - Не пришлось бы переполох выливать!
- Сперва - в приказ!
- А чего это на вас напали?
Стенька встал в пень.
- Шапки на месте, шубы на месте, - продолжал Бориска Морков. Кошели?..
- Грамота!!! - воскликнул Стенька и замер, разинув рот.
- Какая грамота?
- Деревянная!
- Ну, брат, это не подьячему твоему, а тебе бабка переполох вылить должна!
Но Стеньке было не до шуток...
До Земского приказа добежали быстро. Крепкие братья Морковы так с двух сторон подхватили Деревнина - он и ногами, поди, снега не коснулся, по воздуху долетел. Стенька ворвался первый, всполошив подьячих до крайности. Следом внесли Гаврилу Михайловича. И началась суета вперемешку с великим возмущением.
На кого-кого, но на подьячего Земского приказа напасть?! .
В трех шагах от самого Кремля?! .
О том, что нападение-то было - на земского ярыжку, а подьячему досталось заодно, в тот миг никто и не подумал.
Земский приказ встал на дыбы!
Протасьев, неимоверно ругаясь, грохнул кулаком по столу - горшок с клеем подскочил и раскололся, все кинулись спасать готовые столбцы и чистую бумагу. Аникушка Давыдов порывался сам бежать со стрелецким караулом ловить налетчиков. Емельян Колесников грозился всю Москву вверх дном перевернуть, а особливо - Разбойный приказ, потому что налетчики уж точно пришлые, коли на человека, сопровождаемого земским ярыжкой, напасть осмелились. А ярыжку не признать - это слепым быть надо! Вон же на нем красные буквы, на самой груди, в пядень высотой! Справа - "земля", слева - "юс"!
На Деревнина вдруг напала икота. И Стеньке, пока его отпаивали ледяной водой, пришлось отвечать на все вопросы.
Тут и стало ясно, что налетчики едва не совершили смертоубийства из-за деревянной книжицы...
- Точно вытащили? - не поверил ушам Колесников.
Стенька распахнул тулуп:
- Вот тут лежала! Чуть меня, сироту, не удавили из-за этой блядской грамоты!
Осознав случившуюся нелепицу, подьячие как-то сразу замолчали...
- А грамотка-то непростая... - молвил Аникей.
- Еретическая, говорят тебе! .. - не слишком уверенно добавил Протасьев.
И тут в полной тишине из угла раздался бас:
- А мне-то как быть, батюшки, кормильцы? Товар стоит не прибранный, все разворуют!
Это напомнил о себе всеми позабытый Васька Похлебкин.
Коршунами налетели на него подьячие:
- У тебя в санях тело нашли! Что за тело? Не знаешь? Должен знать! Через это твое тело чуть людей не убили! ..
- Да не знаю я ни черта! ..
Ругались и разбирались допоздна.
Кто ни заглядывал в приказ - все слышали возмутительную повесть о нападении. И где! В трех шагах! На Никольской! ..
Так этого дела оставлять нельзя.
Проучить налетчиков следует - чтобы всей Москве неповадно было!
Пусть знают, каково Земский приказ задевать!
Когда Деревнина отправили домой на извозчике с Аникеем Давыдовым, когда заново отобрали сказку у Похлебкина, старые приказные орлы, Протасьев с Колесниковым, усадили Стеньку перед собой и так принялись допрашивать бедняга вспотел.
- Одно из двух, - сказал Протасьев. - Либо тот еретик, Арсений Грек, догадался и своих людишек за вами выслал - грамоту отобрать, уж больно полюбилась, либо, Степа, кто-то еще на торгу приметил, как ты ее в приказ понес, и шел за тобой, и вас с Деревниным попросту выследил.
- Да Грек же! - воскликнул Стенька. - Он старичишка драчливый, все бы ему воевать! Я и в келье-то у него насилу ту грамоту отнял!
- Не вопи. Ступай-ка лучше домой, время позднее, да берегись, как бы вдругорядь не напали. А завтра пойдешь туда, где вся эта докука приключилась, поспрашиваешь. Может, кто вокруг того места крутился, и торговые люди его приметили?
- Безнадежная затея, - не одобрил Колесников.
- У тебя что получше найдется?
Пора было расходиться. Стенька вышел разом с Протасьевым.
Странно было видеть пространство у крыльца Земского приказа пустым. Тут обычно с раннего утра народ толокся. Они отошли немного.
- Что ж это Емельян застрял? - спросил Семен Алексеевич.
Стенька оглянулся.
Никто не спускался по ступеням - зато некая черная тень взлетела по ним торопливо и толкнула дверь.
- Кого еще черт на ночь глядя несет? - спросил Стенька.
Но не возвращаться же было.
- Может, Емельян с кем условился? - предположил Протасьев. - Мало ли из Верха кто? Такой человек, что и днем ему приходить невместно, и к себе позвать не может? Дела-то разные бывают. Вот как-то у государыни из покоев чарка пропала - тоже ведь и нам потрудиться пришлось...
И они побрели дальше.
* * *
Треклятый Голован опять отличился.
- Данила!!! - заорал Богдаш, но было поздно. Парень уже летел в одну сторону, а ведро с водой - в другую.
Богдаш кинулся помогать приятелю.
- Кость-то цела?
Данила ощупал бедро. Больно было чуть ли не до слез.
- Цела вроде...
- Что ж ты не поберегся? - принялся поучать, стоя рядом на корточках, Богдаш. - Знал же, что это за песья лодыга! Я гляжу - он ногу-то к пузу подтягивает и на тебя косится, а харя такая скверная! И как лягнет вбок! Сколько живу - ни разу не видывал, чтобы лошадь вот так, от пуза вбок, копытом била!
- Это он мне что-то припомнил, - Данила вздохнул, припоминая. - Может, что я ему вчера не первому корм задал? И кусаться он лез намедни, да по губе схлопотал...
- Возьми кнут да и поучи его, - велел, подойдя, дед Акишев. - Не то вообразит, будто он тут главный! И будешь ты с ним горькие слезы проливать.
Данила поднялся, взял протянутый кнут, хромая, подошел поближе и пару раз оплел Голована по крупу. Тот подался в сторону, глядя так разумно, будто словами выговаривал:
- А все равно я тебя сильнее уел, чем ты меня!
- Ну, что с ним станешь делать? - спросил Данила. - На мясо разве пустить?
- Коли всех норовистых бахматов на мясо - кого седлать будем? Аргамаков, что ли? - полюбопытствовал Богдаш. - Так они свой жир еле волочат! Ну, сам идти сможешь? Или на закорки тебя брать?
