Дмитрий Сергеев - Пластинка из развалин Керкинитиды
Я говорил о подлых изменниках, которые сеют смуту, распространяют ложные слухи. Народ в слепоте своей поверил им. Люди пришли во дворец. Я отправил Липцефия спросить, что они хотят, но предатель отдал распоряжение пустить в дело дворцовые копьеметы, которыми он не смел распоряжаться без моего согласия. Боги покарали начальника стражи: одна из стрел поразила его самого.
Я возвысил голос:
- Старейшины! - сказал я. - Идите и рассказывайте всем, что делают враги с людьми Бойекунуйи - нашей многострадальной родины. Пусть гневом наполнится сердце каждого честного гражданина.
Я назначил нового офицера начальником стражи и приказал арестовать всех родных и близких Липцефия. Тех старейшин, которые были со мной. когда я приказал спустить воду, я тоже велел арестовать. Их обвинили в предательстве. Назначенные мною судьи разобрали дела изменников.
Потом был последний сон.
Я вижу центральную площадь столицы. Народ празднует сегодня десятилетие всеобщего счастьядесять лет моего правления. На середине площади установлен помост. Оттуда я покажусь народу на несколько минут. Меня мучает дурное предчувствие, хотя никакая опасность не может угрожать мне. Вся церемония продумана до малейших деталей. На площадь будут допущены только избранные. Все проходы охраняются войсками личной стражи. Каждого, кто проходит на площадь, осматривают-пронести оружие невозможно. На крышах зданий расставлены охранники. Они вооружены только мечами и кинжалами - дальнобойных копий и стрел у них нет. Это предусмотрено на тот случай, если кому-нибудь из них взбредет на ум выстрелить в меня.
Настало время идти. На мне под плащом кольчуга: грудь и спина надежно защищены. Отряд телохранителей шагает по сторонам и сзади. Каждый шаг, который я делаю, кажется мне последним. Я вымученно улыбаюсь и вижу лица, не отличая одно от другого. Все-таки их слишком много пустили на площадь. Если они вздумают напасть, даже вооруженная охрана не сдержит натиска. Да н на охрану нельзя полагаться.
Наконец я приблизился к помосту и поднялся. Здесь я почувствовал себя уверенней. Торжествующий рев толпы не смолкает. Он наполняет мое сердце радостью: они любят меня. К возвышению приближаются девушки - самые красивые девушки Бойекунуйи. В руках у них букеты цветов. Красавицы по очереди поднимаются на ступени и дарят мне цветы. Я должен сделать незаметный знак начальнику стражи, и лучшую из них сегодня ночью приведут ко мне. Я не знаю, на ком остановиться.
Вот самая юная. Может быть, она и не самая красивая, но меня трогает искренность чувства, с каким девушка прижимает к своей груди громадный букет. Она медленно и робко поднимается по ступеням. Я подбадриваю ее улыбкой и делаю знак начальнику стражи: сегодня ночью ее приведут в мои покои.
- Как тебя звать, красотка? - спрашиваю я, когда девушка приблизилась.
- Месть, - ответила она без улыбки.
Я вздрогнул и побледнел.
- Какое странное имя дали тебе, - сказал я.
- Меня зовут Месть, - повторила девушка и резким жестом протянула мне букет. Я не успел взять его - цветы упали. Под ними я увидел обнаженный клинок. Лезвие вошло мне в грудь у верхнего обреза кольчуги:
Кто-то крикнул:
- Измена!
Больше я ничего не слышал. Рядом со мной появились чьи-то ноги в сандалиях, плащи и разорванное на куски небо...
Для меня настоящего десять лет этой чужой жизни со всеми подробностями проходили за одну ночь. Я просыпался измученный. Самое странное, что с моей смертью во сне галлюцинации не прекращались. Правда, дальше я видел хаотические обрывки. Многое трудно вспомнить - слишком все это было отрывочно и бессвязно.
Вот один из этих снов.
Я наклоняюсь и поднимаю с земли затоптанный меховой браслет.
Я отчетливо сознаю, что это и есть амулет Властителя, он приносит счастье тому, кто владеет им.
Прижимая амулет к груди, я бегу вдоль морского обрыва. За мной гонятся вооруженные люди, оперенные стрелы тонко поют над моей головой. Одна из них впилась между лопаток. Я падаю на колени и пытаюсь рукой выдернуть ее из тела. Страшная боль раздирает меня. Я вижу: ко мне приближается стражник, заносит меч над головою. Оттого, что я смотрю на него снизу, он кажется мне огромным. Последним усилием я кидаю браслет в море. Я уже ничего не различаю, только слышу, как он ударился о выступ скалы.
Потом еще сон. На этот раз я - старик. Вижу свои натруженные морщинистые руки. С трудом вытягиваю в лодку рыбацкую сеть. Блестящая светлочешуйчатая рыба заплескалась, рассыпалась по дну лодки, я радуюсь, глядя на нее. Направляю лодку к берегу. Меня встречает женщина - я знаю: это моя дочь. Я наклоняюсь, ловлю выскальзывающих из ладоней рыб и бросаю их на берег. Под руку попалась металлическая пластинка. Я удивлен: это что-то необычное и редкое. Я оставляю ее в лодке.
Больше я не видел этого старика.
Мне еще раз пришлось умирать во сне.
Я гибну. Морские волны нехотя удерживают мое тело на поверхности. У меня уже нет сил бороться за жизнь. Внезапно рядом с собой замечаю пустую лодку. Хватаюсь за борт и едва не перевертываю ее - она почти до краев наполнена водой. Напрягаюсь из последних сил и переваливаю свое тело за борт. Потом до полного изнеможения, до немоты в мышцах, пригоршнями вычерпываю воду. Замечаю кровь, это я распорол руку чем-то острым (металлическая пластинка!) Больше у меня нет сил, я падаю навзничь на дно лодки и лежу неподвижно, тупо глядя в пепельно-алое грозное небо...
С этого момента начинается бред жутких бессвязных воспоминаний. Вспоминает человек, лежащий на дне лодки.
Гибнет, рушится огромный город - весь мир гибнет. Воздух раскален и душен, земля раскалывается и колышется под ногами, как морская зыбь. Море тяжелой, невероятно огромной волной поднялось в небо, с ревом обрушилось на землю. Во мне не осталось ничего, кроме ужаса. Я - жалкая песчинка, покинутая богами и брошенная на произвол взбунтовавшихся стихий.
Я лежу на две лодки обреченный и мучительно медленно умираю от жажды и голода...
И еще какие-то сны мучили меня, но эти были уже и вовсе бессвязны. Я не могу восстановить их в памяти...
Вот что творилось со мной как раз в то время, когда я встретился с Виктором Захаровым. Более заинтересованного сторонника дерзкой своей гипотезы ему трудно было найти, а лучшего ее подтверждения, чем случай со мной, невозможно было придумать. Я слушал Виктора с жадностью обреченного человека, у которого внезапно появилась надежда на спасение. Я верил каждому его слову.
Но, увы, недолго. Скоро я обнаружил в его гипотезе грубые просчеты. Точнее, не в ней. Просто я понял: мой случай не подтверждает гипотезу, не имеет с ней ни малейшей связи.
