Андрей Саломатов - Улыбка Кауница
Не раз Тюрин думал и о побеге из Москвы в какой-нибудь южный провинциальный городок в Крыму или на Кавказе, но появлялся все тот же незнакомый человек со своим подлым вопросом, и Тюрин снова ощущал полную безнадежность. Ни перемена места жительства, ни другая фамилия не давали ему никаких гарантий: безликий убийца с железным постоянством появлялся в конце каждой воображаемой картины.
Тюрин и не заметил, как рабочий день подошел к концу. Мысль о том, что надо возвращаться домой, застала его врасплох. Он вдруг понял, что лишился единственного, что у него было помимо службы - собственного дома. Это было уже не жилище, а камера смертника. Тюрьма, в которой Тюрин никогда не сидел, в сравнении с собственной квартирой показалась ему сейчас куда более уютным и безопасным местом.
Больше всего Тюрина напугало то, что потерю дома ничем нельзя было восполнить. Ему просто не было замены. Он с тоской подумал о родственниках, которых не знал, перебрал в уме немногочисленных знакомых и понял, что одинок настолько, насколько бывают одиноки только бездомные собаки. У Тюрина даже дух перехватило от этого открытия. Он начал вспоминать школьных друзей, бывших и нынешних соседей и снова вернулся к Николаю. Что-то сатанинское появилось в выражении глаз Тюрина, когда он вспомнил о своем истязателе. "А ведь он меня примет, - с несвойственным ему азартом подумал Тюрин. - Чем не друг?" Лицо его как-то сразу преобразилось, глаза налились ненавистью. Казалось, покажи ему сейчас Николая и Тюрин собственными руками сделает с ним то, о чем недавно не мог и думать без содрогания. Это давно позабытое сильное чувство изнутри обожгло
Тюрина, всколыхнуло все его существо. У него моментально созрел пландействий, план, который он неоднократно прокручивал в уме, но не мог отважиться на него из-за страха. Тюрин решил сейчас же пойти в милицию и обо всем рассказать. Идея эта показалась ему такой простой и естественной, что он застонал от облегчения и удовольствия. Ему вдруг сделалось душно и тесно в этой обшарпанной пыльной каморке.
Тюрин ощутил себя свирепым хищником, способным на любой, даже самый рискованный поступок, и зверь этот безумствовал в нем, рвался с цепи, требовал крови. Незнакомое чувство не умещалось в Тюрине, оно требовало выхода, решительных действий, и Тюрин, торопливо опечатав дверь своего кабинета, бросился в ближайшее отделение милиции.
Он и не заметил, как отмахал два квартала. Шел Тюрин широким шагом, энергично размахивал руками и вслух подбадривал себя сильными междометиями, которыми завершал каждую додуманную до конца фразу. Встречные прохожие испуганно уступали ему дорогу и оборачивались. Тем, кто шел с ним в одном направлении, он наступал на пятки, налетал на них то плечом, то всем корпусом и, не извинившись, обгонял, злясь, что на улице так много народу.
Перебежав через дорогу, Тюрин наконец увидел квадратную вывеску отделения милиции. Он сразу прибавил шагу, почти бегом одолел оставшиеся несколько метров и когда поставил ногу на единственную истертую ступеньку, когда он уже взялся за дверную ручку, кто-то тронул его за рукав и, извинившись, спросил:
- Вы не скажете, сколько времени?
- Что?! - страшным голосом закричал Тюрин и резко обернулся. Прохожий шарахнулся от него, изумленно пробормотал:
- Извините. Время спросил, - и быстро смешался с толпой, а Тюрин, потрясенный дурацким вопросом, истерично крикнул ему вдогонку:
- Что?! Время тебе...?!
Внезапно лицо его сделалось пепельно-серым, он схватился рукой за сердце и, сложившись как тряпичная кукла, повалился на тротуар. Последнее, что Тюрин запомнил, это ноги, с десяток разнокалиберных ног, обступивших его тесным полукругом.
4
Очнулся Тюрин в больничной палате на десять коек. О Николае он вспомнил, как только пришел в себя, и от этого воспоминания у него перехватило дыхание и закололо сердце, да так сильно, что соседям по палате пришлось срочно вызывать врача.
После третьего подобного приступа Тюрин дал себе слово думать только о чем-нибудь приятном. Перебирая в памяти дни, месяцы и годы, он постепенно дошел до выпускного вечера, а добравшись, грустно усмехнулся. На этом вечере, больше сорока лет тому назад, его первая любовь назвала Тюрина фискалом и дураком. Как ни обидно было извлекать из памяти подобные вещи, а все же Тюрин попытался восстановить образ девушки, её лицо, голос и во что она была одета. Эти печальные воспоминания неожиданно растрогали Тюрина. Он давно уже мысленно простил девушку, имени которой не помнил, и чтобы чем-то заняться, принялся фантазировать: что было бы, если бы в тот вечер одноклассница ответила ему взаимностью. Эта незамысловатая игра занимала Тюрина целых три дня, а потом надоела до тошноты. Какое бы продолжение он не изобретал, получалось всегда одно и то же: дети, внуки и работа инспектором отдела кадров.
На четвертые сутки больного посетил Николай. Когда он вошел в палату, Тюрин спал и видел во сне австрийского канцлера. Тот колол Тюрина длинной острой иглой в самое сердце и, посмеиваясь в усы, говорил:
- Ты, Макарыч, очень скучно живешь. Тебе надо немного встряхнуться. Убей кого-нибудь, что ли. Вон, хотя бы Николая.
- Я не могу, - простонал Тюрин.
- Тогда возьми деньги и потрать. Сходи в ресторан, напейся, как свинья. Или купи новый костюм и женись. Найдешь себе крепкую старуху с железными зубами. Будете с ней целыми днями в подкидного резаться.А Николая мы одолеем. Напоишь его пьяным, а когда уснет, на вдохе всыплешь ему в раскрытый рот гречки. Пьяный не прокашляется. Верный способ.
- Да не могу я! - крикнул Тюрин и тут же услышал голос Николая:
- Макарыч. Слышь, Макарыч? Принимай гостей.
Тюрин открыл глаза, очумело посмотрел на своего инквизитора и, едва шевеля спекшимися губами, медленно произнес:
- Нашел?
- Нашел, - самодовольно подтвердил Николай. Он сидел на стуле рядом с кроватью и с ласковой укоризной на лице разглядывал Тюрина. - Да ты не бойся, Макарыч. - Николай легонько похлопал Тюрина по руке. - Гад ты, конечно. Пользуешься моим хорошим отношением. Знаешь, что я не трону, и пользуешься.
- Я не пользуюсь, Коля, - прошептал Тюрин. Он вдруг подумал, почему это Николай так смело говорит при соседях по палате и косил глаза к окну. А где все? - спросил он.
- Покурить пошли, - хохотнул Николай. - Да ты не бойся. Я, Макарыч, решил забрать тебя домой. С доктором я уже обо всем договорился. Нормальный мужик попался. Говорит, дня через четыре можно выписывать, а пока полежишь в отдельной палате, как белый человек.
- Не надо меня забирать, Коля, - с ужасом прошептал Тюрин. - Дай полежать спокойно.
- Нет, Макарыч, - серьезно ответил Николай. - Я тебе как своему поверил, а ты сопли распустил. Где гробанулся, помнишь?
