Юрий Греков - Случай с монтером Жуковым
Жуков рассчитал точно - к сберкассе он подошел, когда часы на бывшей соборной колокольне уронили девятый удар. Иван толкнул дверь. В небольшом зальце народу не было. Уборщица, откинув дверцу голландки, ловко забрасывала в красный зев крупные куски антрацита. Ивану с холода показалось, что тепло от печки исходит упругими волнами, и он сразу согрелся.
За барьером у окошка с надписью "Кассир" сидел, склонив голову к бумагам, Павел Захарович, Ивану хорошо знакомый. Павел Захарович, с которым Ивану не раз случалось пропустить чарочку, был при исполнении и поэтому, кивком ответив на Иванове "Здравствуйте", вежливо сказал:
-Слушаю вас.
Иван вытащил из-за пазухи свою пачку, но на всякий случай спросил:
-Деньги меняете?
-Меняем, - ответил Павел Захарович и, приподнявшись, показал пальцем на объявление, прикнопленное к большой черной доске на стене. Иван, недоумевая, шагнул к доске и прочитал: "Курс по состоянию на 30 февраля". "Да что они - с ума все посходили? - изумился Иван. - И тут 30 февраля!" Он оглянулся, но над барьером виднелась только плешь Павла Захаровича, слышался стук костяшек кассир что-то подбивал на счетах.
Иван вздохнул и принялся читать "Курс по состоянию". Он читал, и изумление его росло от строчки к строчке: "...за один денарий - четыре тетрадрахмы полторы гривны киевские - семь рублей сорок седьмого - три пиастра..." "...за сестерций золотой - пять копеек - три дублона - одна денга серебром..." "...за один рубль - два ефимка - полгривны псковской - два обола - семь ассов - три экю серебряные - сто копеек медью..."
Иван перескочил несколько строк и трижды перечитал приписку, сделанную внизу от руки: "К сведению клиентов: талеры Лжедмитрия Пятого временно к обмену не принимаются до получения известия об исходе битвы под Суздалем".
Жукова нелегко было сбить с ног, но тут в голове у него загудело, как от хорошего апперкота. Он повернулся к барьеру и встретил вежливо-внимательный взгляд Павла Захаровича:
-Ну что - выбрали? Прошу вас. Иван протянул свою пачку. Кассир взвесил ее на ладони и удовлетворенно сказал:
- Пять тысяч сорок седьмого.
-Точно! - поразился Иван, и еще больше удивился тому, что еще способен удивляться.
- На что менять будем? - спросил кассир и ловко, не глядя, бросил пачку за спину прямо в открытую пасть сейфа.
Вместо того, чтобы ответить, Иван спросил:
-А пересчитывать не будете?
-Что пересчитывать?-удивился кассир.
-Да деньги мои!
-Так пять же тысяч ровно. Вы что думаете, если я их пересчитаю - их больше станет? - снова удивился кассир. - Так какими брать будете - ассами, оболами или еще чем?
-Мне бы новыми, - каким-то жалобным тоном, не узнавая собственного голоса, попросил Иван. - По новому курсу...
-Курс у нас каждый день новый, - наставительно сказал кассир. - У нас тут не столовка, где меню вчерашнее, а то и позавчерашнее. В общем так, советую половину взять гривнами, а половину мелочью. Ну, скажем, деньгами, серебром. И те и другие совсем новенькие, раз уж вам так хочется...
Иван обалдело смотрел, как Павел Захарович, деловито пощелкивая на счетах, ссыпал в полиэтиленовый мешочек сначала тусклые металлические брусочки, потом совком полез в большой мешок и отсыпал Ивану с две пригоршни блестящих, неправильной формы монеток.
Оказавшись за дверями сберкассы, Иван ошалело уставился на зажатый в кулаке мешочек, и вдруг со всех ног пустился бежать, не разбирая дороги. Добежав в одну минуту до маслобойки, он махнул через забор в заснеженный двор, споткнулся о кирпич и, отшвырнув дверь, влетел в "склад". Машина стояла на месте. Он, не раздумывая, вскочил в седло, крутнул диск набора времени, установил его на нужный день и нажал кнопку возврата...
Он нажимал кнопку пальцем, колотил по ней кулаком. Пока, наконец, понял, машина не работает.
И тогда Иван Жуков заплакал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мальчишки играли в орлянку. Вдруг кто-то крикнул: "атас!". Но было поздно. Учитель навис над сиротливо желтевшей в пыли монетой. Мальчишкам показалось сгреб ее вместе с целой горстью пыли. Но на самом деле учитель только чуть-чуть погрузил кончики пальцев в пыль, чтобы поднять монету. На лице его мелькнула тень то ли равнодушия, то ли разочарования. Он было хотел выбросить монету, но педагогический такт вынудил его сунуть ее в карман. Погрозив мальчишкам пальцем, учитель зашагал дальше и, только свернув за угол, вынул из кармана монету и снова внимательно оглядел ее с обеих сторон. Taк и есть обыкновенный золотой сестерций императора Септимия Севера. Совсем новенький. Учитель с долго сдерживаемым раздражением швырнул сестерций в придорожную канаву и зашагал дальше. Надо же, - сердился он на себя, - взрослый человек, а размечтался, как начинающий собиратель. Да, однажды ему невероятно повезло, такое бывает раз в жизни, и думать, что невероятная удача может повториться, абсурд. В прошлом году он отобрал на уроке у второгодника Иванова позеленевшую монету, которую тот выменял у такого же оболтуса на олимпийскую медаль. Оба менялы думали, что надувают друг друга: Иванов как выяснил учитель, считал, что за какую-то паршивую медаль выменял самую что ни на есть на стоящую вагонную пломбу.
Учитель на перемене и так и этак разглядывал позеленевший кружок, но под толстым слоем окиси невозможно было разглядеть ничего. Можно было, конечно, дождаться окончания уроков и на досуге заняться монетой. Но странное волнение, предчувствие, что ли, заставило учителя пойти в кабинет алхимии и попросить немного каленой кислоты. Отойдя в сторону, он положил кружок на подоконник и капнул из мензурки на зеленую поверхность. Зелень вскипела белыми пузырьками. Теперь нужно было сунуть монету под струю воды, но учитель не мог пошевелиться, одновременно стараясь устоять на подкашивающихся ногах и удержать рвущийся наружу вопль радости и удивления. На сером подоконнике, тускло проблескивая сквозь остатки окиси, лежало великое сокровище. Совершенно ясно можно было прочитать "З копейки" и ниже - "1958". Трехкопеечная монета пятьдесят восьмого года!
Так учитель халдейской истории Гай Петрович Сверливый стал обладателем редчайшей монете да что там редчайшей - единственной! Единственной во всем городе, а значит, и во всем мире. С тех пор он стал грозой мальчишек, игравших в орлянку. И каждый раз разочарование. Мальчишки играли какими угодно монетами - золотыми сестерциями, как сегодня, или наполеондорами, а то и вовсе ерундовыми мономаховскими копейками с рваными краями. Чеканка при Владимире Мономахе хромала, и вот теперь страдай - копейки эти рвут карманы, как бритвы. Давно пора изъять их из обращения, - раздраженно думал Гай Петрович, сознавая, однако, в глубине души, что вся вина мономаховских гривенников, впрочем как и драхм, сестерциев, луидоров и прочих монет, испокон веков обращающихся в городе, е том, что они - что угодно, только не столь желанные его сердцу сердцу истинного собирателя - трехкопеечные монеты.
