Дмитрий Хабибуллин - Тот День
Двое длинноволосых парней в расклешенных джинсах, типичные образчики советских хиппи, приняли Егора, как героя. Впервые за время своего путешествия он встретил тех, кто на первый взгляд показались ему родственными душами. И на два дня юноша попал в самый настоящий рай. Выпивка, ночные песни у костра, девушки без целомудренных завихрений. Никакой тебе ругани, никаких нравоучений пьяного папаши. Словом, такая жизнь пришлась ему по нраву. Она была как наркотик, однако период мнимой эйфории всегда сменяется апатией. И вот тогда улицы и взглянули на него своим уродливым лицом.
Вечером третьего дня, после того, как милиция отпустила Егора восвояси, его новые дружки опять собрались у костра на берегу небольшого водохранилища. Сюжет повторился: принесли выпивку, какую-то дешевую закуску, и начался кутеж. Когда продукт подошел к концу, самый старший из компании, один из тех, кто встретил парня у СИЗО, обратился к нему со словами:
— Малой, гони деньгу. Что-то ты халявничаешь.
Соколов улыбнулся и постарался ненавязчиво улизнуть от этой темы.
— Да ладно вам, я же свой. А деньги — наживное. — пошутил Егор.
Но юмор тем вечером на выпивших людей эффекта не произвел, и после коротких препираний, четверо молодцов и одна пьяненькая девушка познакомили парня с реалиями дружбы и доверия. С разбитыми губами и ноющим телом, он кое-как забрался в соседние кусты, отночевал, и на рассвете убрался из города. В кармане у Егора было пусто: последние пять рублей изъяли местные хиппи, а на душе — паршиво как никогда. Тот день будущий отец Георгий запомнил навсегда. Вязьма стала отправной точкой в его ненависти к людям.
Далее были недели скитаний по дорогам. И с каждым днем мир все больше погружался во мрак. С каждым днем суровая правда все больше открывалась молодому человеку. Останься он в родном Шаталово, никогда бы юноша не увидел такого. В мирном гарнизоне время всегда текло размеренно. Ни драк, ни буйного пьянства, ни голода и особенной нищеты. Однако внешний мир отличался от затерянного военного городка. Бесконечное минское шоссе встречало его разными селами и городками. Где-то удавалось подработать, где-то украсть. За три недели после бегства из отчего дома, Егор исхудал и оброс щетиной. Москва была уже близко, но и холодное дыхание подступающей зимы уже не на шутку тревожило юношу.
“Пройдет еще неделя, — думал он тогда, — и спать под открытым небом будет уже невозможно”.
Когда Соколов оказался под Можайском, и юноше оставался последний рывок по сто восьмой трассе, большой московской объездной, пошел первый снег. Укутавшись какими-то лохмотьями, тогда Егор почувствовал себя в шкуре погибающего от холода, неподготовленного французского солдата. Порой, прячась от ночной стужи в колхозных хлевах и амбарах, он думал, что больше не выдержит. Но он не погиб.
Московское Большое кольцо, дорога длинною в полтысячи километров, была пропащим для бродяги местом. Кольцо проходило через три крупнейшие области: Московскую, Калужскую и Владимировскую. За те две недели, пока Егор добирался по объездной до трассы М-8 (на которой и стоял теткин городок Пушкино), молодой человек повидал многое. Кольцо посвятило его в еще более тонкие подробности ужасов бытия. Тогда он впервые увидел смысл в собственных лишениях, впервые ощутил себя коллекционером людских пороков. Шел он в основном пешком, лишь дважды его подобрали сочувствующие водители, но большую часть пути он преодолел на своих двоих. Населенные пункты скрывались за лесными массивами, и с каждым новым городом копилка ярости и презрения к роду людскому наполнялась все больше.
В первом из крупных городов на кольце, Балабаново, юноша опять загудел на трое суток. В камере он познакомился с самыми разными людьми: шулерами, пьяницами, шпаной и бродягами вроде него. Вся эта братия была Егору уже знакомой, но когда третьи сутки подходили к концу, в общий обезьянник бросили какую-то тетку. Женщина не была с виду бродягой или нищенкой. Так, обычная серенькая барышня. Ради любопытства Егора угораздило тогда спросить, за что же сидит сударыня.
— Ребенка выкинула на помойку я. Этого вонючего Женькиного отпрыска. Мою Софушку оставил тварь с ребенком, так та и наложила на себя руки. Вот я и выбросила гаденыша в бак.
Лучше бы Егор не спрашивал хладнокровную тетеньку об этом. Еще долго, бредя по бескрайним асфальтированным далям, парень терзал себя вопросом, зачем же природа людей вообще придумала. И эти мысли многое изменили в будущем святом отце.
В других городах он видел ужасы другого рода. Пьяные дебоши, насилие, издевательства людей в погонах. Черное дно общества было отличным наблюдательным пунктом. С его глубин, люди представали в своем истинном облачении. Мальчик-бродяга видел лица, неприкрытые масками социальных условностей.
Замыкающее страшный цикл происшествие случилось в Орехово-Зуево, последнем крупном городе на кольце. До Пушкино оставалось совсем ничего: выйти на восьмую трассу, и не больше суток пути. Голод, о котором Егор лучше всех понимал, что он не тетка, в очередной раз скрутил парнишку и приказал найти еду. То была самая обыкновенная продовольственная лавка. Ночь. Ни охраны, ни сигнализаций. Вместе с ним на дело увязался маленький, тощий как спичка, рыжеволосый босяк. Егор разбил стекло и первым забрался внутрь. А там, с двустволкой наперевес, грабителей уже поджидал опасливый сторож. Ружье выстрелило. Егора не задело. И только что-то тепловатое и липкое, брызнуло юноше на лицо. В ушах стоял звон, и, обернувшись, Соколов увидел, куда угодила дробь. Тот день, стал последним для рыжего мальчишки. Перезарядив ружье, тучный охранник навел оба дула на Егора, и с ледяным безразличием произнес:
— Вот, будет вам урок, гаденышам. Бери лопату, пойдешь хоронить друга.
С первыми лучами рассвета перепачканный жирной землей, молодой Соколов ушел из Орехово-Зуево.
И все же, спустя сорок дней скитаний, совсем не похожий на себя прежнего, Егор добрался до Пушкино. Отыскать тетку по вбитому в голову адресу было не сложно. И когда в одной из квартир пятиэтажного панельного дома раздался дребезжащий звонок, молодой человек, смертельно уставшего вида, бросился на шею открывшей дверь женщине. Отчего та, сперва не узнав племянника, чуть не обомлела от страха. Клавдия Васильевна, родная сестра папаши Егора, была человеком душевным и крайне набожным. Когда первая волна страха женщины сменилась острым удивлением, а после — спокойным любопытством, юноша рассказал свою печальную историю. Рассказал о дороге и тех лишениях, что он пережил. На что Клавдия разъяренно ответила:
