Вадим Шефнер - Счастливый неудачник
Вечером я долго не мог уснуть. Мыши в этот вечер слишком уж разыгрались, слишком уж шумно возились на полу и под полом. Вдруг в голове у меня тихо что-то заработало - как тогда, после падения с карниза, - и сами собой начали складываться строчки. Мне сразу же захотелось их записать, но бумаги у меня не было - ведь тетради мои сгрызли мыши. Тогда я встал на диван и отшпилил со стены картину "Гибель "Лузитании"". Затем вынул из кармана курточки огрызок карандаша и стал искать место, где можно присесть и записать эти строчки. Но ни стола, ни стула в комнате ведь не было, а на диване не напишешь - там мягко. Я кинулся к подоконнику, но он был заставлен пустыми цветочными горшками. Тогда я лег на пол, в четырехугольник лунного света, и на оборотной стороне картины написал свои строчки: Красивая Муся, Тебя я люблю, Кляпуся, клянуся, Мышей истреблю! Потом я пришпилил картинку на место, лег на диван, похлопал по каске, чтобы она плотнее прилегала к голове, - и сразу уснул. Утром, после картофельного завтрака, я позвал Мусю в свою комнату, отшпилил со стены "Гибель "Лузитании"" и показал свое сочинение. - Как хорошо! - воскликнула Муся. - И неужели это взаправду? - Ясно, взаправду, - ответил я. - Я тебя полюбил сразу, как увидел на крыльце. - Это я про мышей спрашиваю, - сказала Муся. - Неужели ты их взаправду всех истребишь? Признаться, я думал, что Мусю больше заинтересует первая часть стихотворения. Вторую часть я написал просто так, для полноты впечатления. А теперь получалось так, будто я взял на себя письменное обязательство вывести мышей. - Муся, - сказал я, - я их постараюсь истребить, только не сразу же. Это дело нужно еще обмозговать. - А я уже обмозговала, - сказала красивая Муся. - Я знаю, как от этих противных животных избавиться. Только на это нужно решиться. Ты можешь решиться? - Могу! - ответил я. - А что нужно сделать? - Нужно поджечь дом. Мыши испугаются и убегут из дома. - Но ведь и дом сгорит, - несмело возразил я. - Мышей не будет, но и дома не будет. - Ты все-таки непонятливый человек, - грустно сказала Муся. - Разве я говорю "нужно сжечь"? Я говорю "нужно поджечь". Это совсем другое. Мы только немножко подожжем, а потом потушим. Мыши ведь глупые, у них начнется паника, и они все сбегут от до-жара. Я нехотя принял Мусин план изгнания мышей. Мне показалось, что можно придумать что-нибудь получше. Но Муся была такая красивая, что я согласился. И разве не с ней я поцеловался вчера? - А когда мы будем поджигать? - спросил я Мусю. - Не сегодня. Я тебе скажу когда. Когда я увижу хороший сон. Муся верила в сны, и у меня отлегло от сердца. Может быть, еще много времени пройдет, пока она увидит подходящий сон. И действительно, прошел день, прошел второй - Муся словно забыла о своем проекте. Я успокоился. На третий день утром Муся пришла в мою комнату и разбудила меня, постучав пальцем по каске: - Вставай, я видела хороший сон. - А какой? - спросил я. Я подумал при этом, что можно будет истолковать ее сон как не очень благоприятный для поджога. - Какой - сейчас не помню, - ответила Муся. - Но только какой-то очень-очень хороший. А ты видел что-нибудь во сне? - Мне снился корабль, - честно ответил я. - Парусный. - А куда он шел - к берегу или от берега? - Он шел ко дну. - Ну, твой сон не считается, - сказала Муся. - Подумаешь, какой-то там корабль к какому-то там ко дну. Сегодня после обеда мама в гости уйдет, а Робинзониха на моленье пойдет. Понял? И она выбежала из комнаты, напевая песенку "Эх, дамочки, упрямочки, плохого в этом нет..." После обеда я старался не попадаться Мусе на глаза. Я ушел в сад и сидел там с "Книгой кораблекрушений". Вдруг явилась Муся и сказала, что все готово. - А что готово? - спросил я, будто не понимая. - Топливо готово, - ответила Муся. - А что же еще! Она повела меня к крыльцу. Там на нижней ступеньке уже лежали щепки, береста, несколько поленьев и остатки моего учебника по арифметике. - Уложи все так, чтобы лучше загорелось, - скомандовала Муся. - А то все я да я. Я сложил топливо, как она велела, и спросил: - А теперь что? - На спички, поджигай, - сказала Муся. - Наконец-то мы избавимся от этих вредных животных! Я зажег спичку. Огонь перекинулся со спички на бумагу, с бумаги на бересту, с бересты на щепки, со щепок на поленья, с поленьев на доски крыльца. Муся стояла, заложив руки за спину, и любовалась огнем, а я любовался Мусей. Н так-то она была красива, а при огне - еще красивее. Пожар очень шел ей. - Как хорошо горит! - сказала она. - Даже жалко, что придется заливать. А где вода? - Вода? Вода в колодце, - ответил я. - Значит, ты не наносил воды? - удивилась Муся. - Я почему-то думала, что ты приготовил воду. Нет, ты все-таки непонятливый! По горящему крыльцу я поднялся на кухню, взял там ведро и побежал к колодцу. Он был не так уж близко - в конце сада. Когда я вернулся с водой, крыльцо горело уже вовсю. Муся по-прежнему стояла, заложив руки за спину, и задумчиво глядела, как пламя шло вверх по резным столбикам крыльца. - Ты плохо носишь воду, - строго сказала она. - Я тобой сегодня недовольна. Нужно носить воду двумя ведрами, а ты носишь одним. Непонятливый! - Второе ведро на кухне, - робко возразил я. - Туда уже не пройти. - Теперь я вижу, что дом сгорит, - с некоторой обидой в голосе сказала Муся. - Иди подсади меня в наше окно. Я пойду спасать мамины платья. Мы пошли к дальнему окну, я ее подсадил, и она влезла в комнату. А я вернулся к крыльцу. Вдруг с улицы раздался крик: "Пожар! Пожар!" Это кричал какой-то прохожий. Крик услыхали люди в соседних домах и прибежали сбивать огонь. Кто-то поспешил в пожарное депо, где в это время происходило молитвенное собрание, - там была и Робинзоновна. Адвентисты быстро осознали грозящую деревянному городку опасность. Так как это был не конец света, а только пожар, то они постановили принять участие в борьбе с огнем. Под предводительством Робинзоновны они прикатили из депо телегу с насосом и бочкой, полной воды. Пожар был ликвидирован. Дом не пострадал, сгорело только крыльцо. Про Мусю и о причине поджога я ничего не сказал, и Робинзоновна была очень удивлена, зачем это мне понадобилось поджигать дом. Она даже не очень ругала меня, а только заперла в чулан, чтобы я не поджег дом вторично. В чулане было довольно уютно, только мыши так и сновали по ногам. После пожара они совсем распоясались и ничего уже не боялись. Через день приехала тетя Аня и нашла, что я очень похудел. Она тоже не могла понять, почему я хотел сжечь дом, и считала, что тут какое-то недоразумение. Робинзоновна высказала ей предположение, что мне было веление свыше, и привела текст Писания, из которого можно было понять, что бог иногда выполняет свои решения через детей и слабоумных. Робинзоновна так бы и осталась при своем мнении, но тут в кухню вошла красивая Муся (она подслушивала за дверью). Муся обиженно заявила, что ни я, ни бог тут ни при чем; это она, Муся, догадалась, как бороться с мышами. А если это не удалось, то виновата в этом не она, а я: я слишком непонятливый. После этого тетя Аня увезла меня в Ленинград даже с некоторой поспешностью, и я не успел проститься с красивой Мусей наедине. Но когда я проходил мимо ее окна, она показала мне картинку - это была "Гибель "Лузитании"" - и ласково улыбнулась. И я понял, что все-таки не напрасно я жил в этом доме.
