Галина Усова - Будешь помнить одно моё имя…
Рука медленно потянулась к звонку. Интересно, это и в самом деле обычный деловой визит? Или она пригласила его неспроста?
— Муж уехал, никто не помешает. Два месяца его не будет.
Просто так сообщила или к чему-то? Похоже, что намек… У Миши сладко замерло сердце, а она тут же добавила:
— Здесь трудно сосредоточиться, вы же знаете, Миша, все народ крутится. Дома свободнее.
Значит, показалось? Сейчас откроет — и официально:
— Ну, принесли? Где же ваши данные? И это все? Посмотрим…
И он начнет краснеть и маяться на кончике стула — возле ее рабочего стола, а она пробежит глазами листки и сердито скажет:
— Не могли поаккуратнее заполнить? Я тоже, знаете ли, в средней школе воображала, что почерк не имеет значения, а вот оказалось — имеет, да еще какое, не только гениальная идея. Хотите стать настоящим ученым — научитесь сначала разборчиво писать!
Или все будет совсем не так? Может, ему вовсе не почудились эти странные намеки, может, она встретит его ласково и все станет ясно между ними… И он решится…
И тут он вспомнил, что однажды так уже было: он долго стоял перед дверью, не решаясь позвонить, потом позвонил, и она встретила его ласково, даже, кажется, первая взъерошила ему волосы, и он наконец решился… Он тогда прожил в этой квартире все два месяца, которые Павел Сергеевич был в командировке. Именно тогда мама собиралась писать в партком. Бедная мама, она ведь думала, что спасает своего Мишеньку от вцепившейся в него хищницы.
Мама никуда не написала, но все запуталось. Вернулся Павел Сергеевич, а Миша жил с мамой в коммунальной квартире. Начались угарные свидания когда и где попало, вернее, когда и где удастся.
Рука, потянувшаяся было к звонку, опустилась. Миша взглянул на новенькую красную папку, которую держал под мышкой. Развязал тесемки — что там такое? Оказалось — синие лепестки шиповника. Целая папка синих лепестков.
Это был пустой вопрос,
Нет на свете синих роз!
Выходит, не пустой!
Он так и не решился позвонить, но услышал за дверью легкие шаги. Щелкнул замок, на пороге показалась девушка. Из-под светлой пушистой челки на Мишу смотрели пытливые серьезные глаза.
— Что же вы тут стоите? — спросила она приветливо. — Проходите, пожалуйста, в квартиру.
В прихожей Миша огляделся. Да, та самая квартира, он не ошибся. Действительно, он бывал тут раньше. Но кто эта девушка? Он ни разу ее тут не видел. Она провела Мишу в комнату — ту, прежнюю ее комнату. Все тот же рабочий беспорядок, большие пыльные ящики с картотеками, полки с пробирками, микроскоп на столе. В углу — тахта. На этой тахте он и спал тогда. Или, может быть, все это еще только будет? Что-то он совсем запутался во времени.
Тем же ровным ласковым голосом девушка предложила ему сесть, а сама села напротив.
— А вы меня совсем не узнаете? — спросила она, неожиданно лукаво улыбнувшись.
— Нет, простите, — недоумевал Миша. — Мне кажется, я вас прежде здесь не видел.
Что-то в ней все-таки знакомое, — промелькнуло в голове.
— А все-таки — вглядитесь. — Она сделалась колючей и насмешливой. — Никого я вам из ваших знакомых не напоминаю?
Нет, не вспомнить, никак не вспомнить, хотя, наверно, где-то встречались. И голос будто знакомый. С каждой минутой все приятнее сидеть рядом с этой милой, обходительной девушкой. Невидимые теплые волны, идущие от нее, согревали почти ощутимо. «Я мог бы в нее влюбиться», — подумал он и смутился. Она все молча смотрела на него, он скоро оправился от смущения, пристальнее вгляделся в нее. Определенно он ее знает. Но кто она?
— Вы не биофак, случайно, кончали? — робко поинтересовался он и тут же пожалел о своем банальном вопросе, такая насмешка вдруг зажглась в ее лице. — Да, конечно, — спохватился он. — Простите, ради бога.
«Дурак, болван, — обругал он себя мысленно. — Не могла она еще ничего кончать. Небось только поступила. Может, я ее видел среди студентов на практике?»
Девушка рассмеялась — музыкально и добродушно, и тут же за спиной у себя он услышал другой смех, громкий и злой. Он вздрогнул и обернулся. У спинки его стула стояла она.
— Значит, не узнал? — она продолжала хохотать преувеличенно громко. — Ха-ха-ха! Не узнал? А клялся! «В любом облике, в любом возрасте!» Ха-ха-ха! Смех!
Тогда он понял. Молодая девушка тоже была она, но другая — прежняя, какую он не знал и никогда не узнает.
— Так которая тебе больше нравится? Ха-ха-ха!
Но это же низко, отвратительно — так издеваться над ним!
— Вы не обижайтесь, — примирительно сказала молодая. — Она не нарочно. Вы ведь знаете — это естественная нервная реакция.
— Что, совсем запутался? — зло спросила она — которую он знал. — Так вы все, мужчины. Тебе ведь я молоденькая больше нравлюсь? А? Значит, я была права. Видишь, у нее нет ни моего положения, ни моей учености, Более того еще неизвестно, достигнет ли она того, чего достигла я, если сейчас с тобой свяжется. А вдруг она захочет стать преданной женой тебе и матерью твоим детям? Не свернет ли она тогда с единственно правильного своего пути, который я прошла до конца с таким упорством? Ты хорошенько подумай. — В голосе уже откровенное рыдание, а Миша, страдальчески закрыв глаза, припал губами к руке той, молоденькой, и она не отнимала руки, и ему было так хорошо, хотя он слышал мучительные рыдания. По лицу его потекли слезы, но он вовсе не плакал, значит, это были слезы той, что стояла за спинкой стула, обжигая холодом, они бежали по его щекам, и вот он лизнул языком свою верхнюю губу и почувствовал, что слезы ничуть не соленые.
Он открыл глаза. Над ним склонился Павел Сергеевич и лил ему на голову воду из пластмассового стаканчика.
— Слава богу, очнулся, — вздохнул Павел Сергеевич. — Я уж думал… Хорошо, колонка рядом. От воды, думаю, хуже не будет.
— От воды лучше. — Язык тяжело ворочался во рту и плохо слушался. Он поднялся на ноги и пошатнулся. — От воды лучше, — повторил он, борясь с собственным языком. — Если бы дождь…
Он заметил, что держит в пальцах несколько синих лепестков. Он бережно расправил их и засунул в пустую папиросную коробку.
Судя по часам, наступила глубокая ночь. Но небо по-прежнему сияло голубизной, а солнце припекало. Почта была уже совсем рядом — только миновать магазин и свернуть за угол. Миша заволновался. Он знал, что она близко, где-то совсем рядом, как в детской игре «горячо-холодно». Было горячо. Невыносимо. Что за глупость ему пригрезилась, будто он выбрал молодую. Она нужна ему такая, какая есть, какую он знает. И знания ни при чем… Он вдруг понял, что должен идти на почту один.
