Юрий Брайдер - Опасное лекарство
Минуло немало времени и немало пространств, прежде чем он, совершив запутанную петлю в мировом континиуме, вернулся в Первичное пространство. Так глубоко в прошлое он еще никогда не забирался. Много Эв повидал пространств, но мир Архейской эры был не менее удивителен и грозен, чем мир Тибета или второго Ненормального. Воды океана кипели, как серная кислота. Молнии в десятки километров длиной с грохотом пробивали мрак. Кругом ревели циклоны. Смерчи сшибались друг с другом и неслись дальше в бешеном круговороте. Опаленные жарой и радиацией осколки суши торчали среди фосфоресцирующих волн, как сломанные зубы. В атмосфере не содержалось даже признаков кислорода, преобладали метан, аммиак и углекислый газ. Уже миллионы лет в этой адской кухне варилось то, что со временем должно стать Жизнью.
Первый контейнер рухнул вниз, как сошедший с рельсов железнодорожный вагон, и, разорвавшись, выбросил огромное облако мельчайших частиц, каждая из которых должна была вскоре сконденсировать вокруг себя капельку влаги, благодатным дождем упасть на океан, войти в состав зарождающихся там органических соединений и спустя миллиарды лет неузнаваемо изменить природу и людей. Пятнадцать других контейнеров Эв сбросил через равные интервалы времени, следуя точно по экватору планеты. Оставалось вернуться в будущее и полюбоваться на плоды своей работы.
Как обычно, бомбардировщик возвратился в ту же точку пространства и времени, которую покинул. Вначале он не поверил своим глазам. Эв ожидал чего угодно: ожившей сказки или кошмарных видений, цветущего сада или изрытой воронками пустыни, мира добра и братства или страны песьеголовых людоедов. Он ожидал всего, но только не этого...
Все так же ревели ураганы, по-прежнему извергались вулканы и били молнии. Только суши стало больше, а океана меньше. Жесткое солнечное излучение насквозь пронизывало атмосферу, в которой не было заметно следов какой-нибудь жизнедеятельности. С помощью сотен подвижных оптических элементов, установленных в обшивке бомбардировщика, и через систему искусственных нейронов, передававших изображение непосредственно в зрительные центры мозга, Эв видел земную поверхность на тысячи километров вокруг. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что этот мир мертв, всегда был мертвым и таковым останется до скончания времен.
"Как же это могло случиться?" - сохраняя спокойствие, подумал Эв.
Компьютер тут же услужливо подсказал, что, вероятнее всего, рассеянные над Первичным Океаном вещества каким-то образом помешали химическим веществам соединиться в нужной последовательности и безвозвратно оборвали хрупкую цепочку перехода от неживого к живому. После этого компьютер потребовал новых распоряжений, но Эв молчал, тупо глядя на быстро приближающуюся береговую линию. Затем неожиданно для самого себя изо всей силы рванулся, как будто что-то толкнуло его изнутри. Кресло мягко, но настойчиво придержало его, и тогда Эв обеими руками ухватился за шлем и сорвал его вместе со всеми контактами, клочьями волос и кусками кожи. Сразу несколько игл, словно жалящие змеи, метнулись в него, но разлетелись вдребезги под ударами шлема. Эв встал, обрывая десятки соединительных кабелей и круша все, до чего только мог дотянуться.
Потерявший управление бомбардировщик тяжело плюхнулся на мелководье и, взрывая песок, по инерции выполз на берег. Пилотская кабина, как лифт, пошла по горизонтальному тоннелю к левому борту и остановилась, когда ее прозрачная стена оказалась на одном уровне с обшивкой. Внизу шумели волны, разбиваясь о матово-черный, покатый борт бомбардировщика. Боль пробудила Эва, вернув ему сознание. Он вытер кровь со лба, глянул на расстилавшийся кругом безжизненный мир и осознал, наконец, что отныне и на веки вечные он единственный Человек на Земле.
Только что он убил четыре миллиарда людей, которые жили в одно время с ним, миллиарды, которые жили до него, и триллионы, которые еще не родились. Царь Ирод, Тамерлан, инквизиция, конквистадоры, Гитлер не истребили столько жизней, сколько он. Самый страшный преступник не сумел бы сделать то, что сумел сделать он: умертвить всех младенцев, растоптать всех матерей, отнять пищу у всех стариков. На бесчисленных кострах, разведенных им, сгорели не только Бруно и Жанна, сгорел дикарь, смастеривший первое колесо, сгорел финикиец, создавший письменность, сгорели Гомер, Шекспир, Дарвин, Эйнштейн. Сгорели, погибли, распались, не родились. Никогда больше не набухнут по весне почки, никто не полюбит и не зачнет. Земля останется голой и каменистой, молнии будут впиваться в ее тело, будто в наказание за великий грех, и так будет продолжаться бесчисленное количество лет, пока не погаснет солнце.
Так и не отыщет он своих детей и жену... Вспомнив о детях, он застонал. Медленно, не отрывая взгляда от бушующих волн, снял скафандр. Потом набрал в грудь побольше воздуха, поднял стенку кабины и выбрался на борт. Внизу, метрах в двадцати, то исчезал, то появлялся в кипении волн серый песок пляжа. Теплая, пахнущая сероводородом волна накрыла его и тут же откатилась назад. Уже почти задыхаясь, Эв с трудом пополз вслед за ней туда, где подступающий прилив водоворотом крутился у прибрежных камней. Следующая волна подхватила его, легко приподняла и потащила в глубину - в бесплодное лоно океана. Спустя секунду мутный подводный сумрак сомкнулся над тем, что еще совсем недавно было человеческим телом и чему суждено было, распавшись и преобразовавшись, через много-много лет дать начало новой Жизни, новому Разуму, на этот раз, возможно, бессмертному...
