Мария Галина - Экспедиция
И он встал из-за стола. Так что нам ничего не оставалось, как тоже подняться, забрать эти дурацкие пропуска, распрощаться и уйти. Он не стал больше ничего объяснять, не стал уговаривать - просто поставил нас перед выбором. Не люблю ситуаций, в которых приходится принимать сознательные решения. Потому что что бы ты ни выбрал, все равно будет не то. Всегда будет казаться, что если бы ты свернул не по правой, а по левой дороге, все было бы иначе. Свобода воли, на самом деле, вещь далеко неоднозначная.
- Вообще-то, я тоже немножко умею водить машину, - пробормотал у меня за спиной Игорь.
* * *
- Ну вот, - объясняла я Вадику Заславскому. - Он нам выдал пропуска на склад и какие-то талоны и велел отобрать все, что нам нужно. Когда мы пришли на этот склад, мне просто дурно стало - столько там всего можно набрать на эти талоны! Кристина, та просто встала и заплакала - у нее мама уже год как болеет, а там были какие-то дефицитные лекарства, которые она никак раздобыть не могла - ни купить, ни выменять. И если они так оплачивают каждый такой рейс, знаешь, потом можно полгода жить и ни о чем не думать.
- По-моему, такое изобилие подозрительно, - сказал Игорь.
- Сама эта организация подозрительна - откуда у них все это?
- Я проверял, - покачал головой Вадька. - Никаких материалов ни у кого на этот комитет нету, все бумаги у них в порядке, никакого оружия - ни покупки, ни хранения, - ничего. Никаких сомнительных операций.
- Да, - согласилась я. - Этот, который нас нанимал, то же самое говорил. Про оружие, я имею в виду.
- Ну так что же ты решила? - спрашивает Вадька. - Едешь, что ли?
Я вздохнула.
- Похоже, еду. Хочешь, пошли меня опять в командировку. От газеты. Но они меня соблазнили. Я продажная.
- Это может быть опасно, - говорит он. - Ты хоть представляешь себе, что сейчас на дорогах делается?
- Ничего хорошего не делается, сама знаю. Недавно говорила тут с одним драйвером. Но он - ничего. Вполне живой.
- Они же караванами ходят, - объясняет.
- Мы все напуганы, - говорю. - Усталые, недокормленные и напуганные. Оттого и соображаем плохо. Мы же понятия не имеем, что вокруг происходит, а чем больше сидишь вот так, без связи с внешним миром, тем страшнее. Может, когда мы своими глазами поглядим на то, что вокруг делается, все окажется не так уж безнадежно.
- Ясно, - говорит Вадька. - Значит, ты едешь. А ты, Игорь?
Игорь немного помялся, потом сказал:
- Похоже, я тоже еду. Хотя не могу сказать, что мне вся эта их компания нравится.
Есть у меня такое подозрение, что Игорь на самом деле не столько едет, сколько бежит. У него немолодые, властные родители, которые, с одной стороны, ограничивают его свободу (руководствуясь самыми хорошими намерениями, естественно), а с другой - нещадно наваливают на него бремя сыновнего долга. И никакие катаклизмы, никакие тяжелые времена не способны ни освободить его от этой ответственности, ни дать относительную свободу, которая на самом деле и есть бремя взрослого человека. Наоборот, реальными тяготами люди обычно пользуются - сознательно или бессознательно - для того, чтобы укрепить свои позиции. Спасает только уход в никуда, только побег... пусть даже и такой опасный и в такой сомнительной компании. А им он скажет, что делает все это ради них, что он кормилец и обеспечит их надолго, и даже - что жертвует собой. И в самом деле будет так думать. Кристина - вот та действительно, насколько я ее знаю, человек долга, долга неуклонного и железного, как у парового катка и шагающего экскаватора. У нее есть какие-то свои представления о том, как все должно быть, и если мир не соответствует этим представлениям, то это единственно его вина. Но зато она и надежна, поскольку есть вещи, которых она не совершит никогда ни при каких обстоятельствах - хоть на куски ее режь. Германа, ее соседа, я практически не знаю, знаю только, что у него семья, которую нужно кормить, а пятого нашего спутника не знаю и вовсе. На складе они с Геркой собирали всякие вещи в дорогу - собирались тщательно, со знанием дела, проверяя все по десять раз, - Герка когда-то, кажется, водил туристские группы. Остальным они велели не путаться под ногами и только, когда все было собрано и увязано в аккуратные тюки, позволили нам подобрать себе одежду и всякие личные мелочи - об остальном они позаботились. Я попыталась выяснить, что они берут с собой, но Герка сорвался и наорал на меня - зачем я лезу в то, в чем все равно не разбираюсь. Наверное, мне следовало дать ему какой-то отпор, чтобы расставить все по местам и показать, что я такого отношения не потерплю, но делать этого я не стала. Я трусовата. И покой для меня дороже. А Герка, похоже, из тех, кому нужно постоянно выпускать пар, он крикун и невротик, но когда собирается группа - все равно, по какому поводу, - в ней всегда оказывается свой крикун и невротик, и если ему перечить, расцветает на глазах, потому что противодействие стимулирует. Если ему не перечить, он, впрочем, распускается на глазах тоже. Я выбрала второй вариант просто потому, что пререкаться боюсь и не люблю. Его напарник, не поднимая головы от тюков, которые он увязывал, негромко сказал, чтобы я подобрала себе одежду потеплее.
- И обувь, - добавил он, глядя на мои разбитые ботинки. - Что-нибудь поудобнее, и чтобы подошва была не скользкой. Это, кстати, ко всем относится.
Он-то, в отличие от Герки, держался тихо и незаметно, но был из тех тихонь, которых я побаиваюсь. Есть такой тип людей - из-за того, что они все время молчат, кажется, что они способны на большее, чем кажется - если вы понимаете, о чем я. У нас в институте был примерно такого же склада преподаватель, он был невысокий и тощий и говорил чуть не шепотом, во всяком случае, я ни разу не слыхала, чтобы он повысил голос, и я, когда отвечала ему на экзамене, от страха еле удерживала нить мысли. Впрочем, не я одна - его почти все боялись, как я потом выяснила.
Поэтому мы втроем начали рыться в этой фантастической груде вещей, совсем новых, во всем этом богатстве, выбирая себе куртки полегче и потеплее, свитера, добротные кожаные ботинки и всякую прочую суетную мелочь, про которую практически не думаешь в нормальное, стабильное время, и которая в нищету и разруху приобретает почти сакральную ценность. Весь день у нас ушел на то, чтобы собраться, и думать о том, что будет дальше, уже не оставалось времени, а утром - ранним утром, практически ночью, мы и выехали в путь.
* * *
Нас остановил патруль на выезде из города, но это была чистая формальность - мы ничего не везли, только тот груз, который числился в описи, а опись была, видимо, оформлена правильно, и все документы были в порядке.
Герка рулил с явным удовольствием, как ребенок, дорвавшийся до любимой игрушки, и даже я, хоть попервоначалу была настроена довольно пессимистически и заранее ожидала всяких неприятностей, почувствовала, как меня охватывает странное ощущение - ожидание чего-то, молчаливого, невидимого, что вот-вот должно нагрянуть и переменить судьбу. Такое чувство иногда возникает перед встречей Нового Года, во всяком случае, возникало в детстве, когда идешь по улице, а в домах светятся разноцветные огоньки, и люди несут елки, и пахнет апельсинами, и сейчас все замечательно, а будет еще лучше, так, что даже представить страшновато.
