Юрий Яровой - Хрустальный дом
Ленчика мы нашли у пресса. Готовил к разрушению железобетонную плиту. Вяло как-то возился у пресса, словно старик. Грустное зрелище.
- Вот этот шибздик? - удивился Олежечка. Пригляделся повнимательней и уверенно заявил: - Он. Знакомь, старик.
Он сам представился:
- Олег Виноградов. - И, широко, от души улыбаясь, уточнил: - Сын божьей милостью профессора Виноградовой.
Но Леонид, видимо, догадался об этом еще раньше. Стушевался, опять не знает, куда девать руки...
- Слушай, старик, - доверительно наклонился к нему Олежечка. - Ты ж не свихнулся, а? Ну, маман, я понимаю, осень и все такое... Но ведь тебе-то двадцать, двадцать три от силы? Ну, нелепо, старик, а? Смеются ведь. Доктор архитектуры, без пяти минут академик и... Да ладно, не в должностях дело. Просто по-человечески пойми: ты и я. Хе! Папаша... Ну? Внятно объясняю ситуацию? Нелепо ведь. Иду я по прошпекту, кадрирую, так сказать, под ручкой кое-что... Прыскает в ладошку, старик. "С кем это твоя мамочка? Он и есть? Хи-хикс..." Это она про тебя, старик. Внятно? Нелепо, неуж сам не понимаешь? Да и муж... Отец, стало быть, мой есть ведь, никуда не делся. Ну, повздорили, ну, развелись... Все бывает в нашей жизни. Я, может, сам уже того." Папаша. Внятно? Так ведь он, мой папаша, у нас бывает в доме регулярно. Представь кино: ты, понимаешь, с маман... ну, естественно, жизнь есть жизнь, куда денешься? А тут вваливается папаша... С букетом, с шоколадом. Регулярно, между прочим. Внятно? Он, может, еще не все потерял, надеется, а? Ну, старик, очнись!..
- Да, да, - и в самом деле очнулся Леонид. - Вы правы, нелепо все это. Вы правы. Спасибо за совет. Я - я все знаю. Извините.
- Ну и вот! - обрадовался Олежечка. - Я же знал - затемнение, с кем не бывает? Жизнь есть жизнь. Извини, что не так, а, старик?
Он в знак доброго расположения к нам похлопал по плечу сначала Леонида, потом меня... Леонид под его могучей дланью сжался, такой маленький, такой тщедушный... Смотрит куда-то мимо, в пол.
- Будем друзьями! - крикнул уже от двери Олежечка... Хм, Олежечка... А ведь она его только так и зовет, и без всякой иронии к тому же. Вот дела!
О том, что Леонид исчез - не является в институт, я узнал от Ольги Михайловны. Пришла однажды в БНТИ рассерженная, даже не поздоровалась, полистала для виду какой-то бюллетень, а потом говорит:
- Проводите меня, пожалуйста.
В институте разговаривать со мной не стала - вышли на проспект. Долго молчала, а потом вдруг выпалила:
- Кто вам дал право вмешиваться в мою личную жизнь?
С огромным трудом мне удалось убедить ее, что моя роль в этом "вмешивании" балалаечная - присутствовал при сем, и только.
- Вы лжете, Володя. Он не мог вести себя так подло, - отрезала она на прощание. "Он" - ее Олежечка. - Он не мог так поступить. Я не верю вам. Не верю.
Но потом, кажется, поверила...
А потом и вообще из института ушла. Вскоре после того знаменитого пожара, за который наш величавый Ваграм Васильевич был оштрафован, как утверждает молва, на круглую сумму. Хотя, как следует из акта пожарников, вся вина Ваграма Васильевича состояла в том, что своим двухметровым забором, которым был отгорожен от мира сего "хрустальный дом", он преградил "пожарным машинам дорогу к очагу воспламенения". А очаг воспламенения, как утверждает все тот же "пожарный акт", находился в старом гараже, куда годами сваливался всякий хлам, обтирочные концы, банки с растворителями и все такое, и который Леонид, видимо, очищая гараж от блоков "твердой воды", столкал в угол, в большую кучу. Ну а когда все это вспыхнуло, включая и масляный брезент на "хрустальном домике"... Горело недолго. А от домика-кристалла остался один железный каркас. Так он и торчит за лабораторией стройматериалов - отсюда, с лестничной площадки между первым и вторым этажами, где мы застряли с Ольгой Михайловной, виден лишь его угол.
- Значит, вы, Володя, не пробовали?
- Нет. Да и кто меня пустит к прессу?
Ольга Михайловна глубоко вздохнула, выбросила сигарету и сказала:
- Жаль. А я вот...
И оборвала себя.
- Да я тоже, - догадался я, что она хотела сказать. - Иду по улице, подниму голову... кирпич, камень, теснота. Пещерные мы люди, правда, Ольга Михайловна? Все норовят забиться, зарыться в свою норку-квартирку. Мы строим дома так, чтобы они смотрели на нас, ползающих по земле. - Меня вдруг прорвало: - Знаете, Ольга Михайловна, это все оттого, что мы привязаны к земле. Иного нам пока ничего и не нужно - мы живем в одной плоскости. Но когда-нибудь люди все равно станут жить в объемном пространстве. Не знаю, как уж это получится - научатся ли летать с помощью моторчиков каких-то или крыльев, а может, вообще преодолеют гравитацию... И вот тогда все изменится: сам облик домов, городов... понимаете? Дома повернутся фасадами к небу, раскроются... да?
Ольга Михайловна посмотрела на меня с интересом:
- Раскроются?
- Да. Разве вы не это подразумевали, когда ввели термин "открытые объемы"? Придет время, когда мы неизбежно должны будем отказаться от кирпичных и железобетонных коробок. Но что придет им на смену? Дома-чаши, дома-цветки, дома-кристаллы... И все они будут обращены к небу, к солнцу! Вот тогда и потребуется совершенно новый материал - разве из кирпича сделаешь дом-цветок? А когда все это поймут... Научатся делать хрустальные блоки. Неизбежно.
Ольга Михайловна задумчиво покачивала головой:
- Да... Он так мне и говорил: "Человек пока еще очень слаб, ему нужна скорлупа..." - неожиданно, словно осененная догадкой, она схватила меня за рукав: - Раз вам снятся дома-цветки... Нечего вам пережевывать чужие мысли! Идем, идем, Володя. Раз знаете, что нужно делать, - делайте! Рисуйте, придумайте... - Она тащила меня по коридору словно нашкодившего мальчишку - за рукав. - Раз вам снятся дома-цветки, рисуйте! Тоже мне фантазер для себя... Я заставлю вас работать, заставлю...
И вдруг остановилась, запыхавшись, круто повернулась ко мне и сказала, глядя в глаза:
- А ведь я чувствовала, что в вас тоже есть что-то... от него.
