Даниэль Клугер - Сатанинская пристань
– Ну и что? – он невесело усмехнулся. – Просто привычка… Кстати, ты куда-то торопился. Не скажешь ли, куда именно?
Я поднялся на ноги. Он тоже встал.
– Не скажу, – сказал я. – Не твое дело. Ты не отвечаешь на мои вопросы, с какой стати я должен отвечать на твои?
Бродяга зябко потер руки.
– Ты прав, – сказал он. – Видишь ли… мм… как бы тебе сказать… Вобщем, меня считают сумасшедшим.
– Кто считает? – собственно, ничего удивительного в этом не было.
– Все. Все считают. Главное – не кто, а почему.
– И почему же?
Он отвернулся.
– Думаю, ты не поверишь.
– Поверю.
– Видишь ли… ну-у… – он снова повернулся ко мне. – Я участвовал в одной из войн… вроде вчерашней, но не вчера, а пару лет назад…
– На чьей стороне?
Бродяга удивленно воззрился на меня.
– На чьей стороне? – брови его поползли вверх. – Понятия не имею. Да это и неважно. Сейчас, во всяком случае.
Я так не думал, но промолчал.
– Вот, – сказал он. – Послушай, если ты не торопишься, давай присядем.
– Земля холодная, – сказал я. – Я замерз.
– Холодная? – рассеянно повторил он. – Да, действительно… Видишь ли, в ту войну меня однажды занесло… Занесло на вокзал. Знаешь, что это такое?
– Еще бы!
В нашем доме это место называлось «Сатанинская пристань».
Бродяга промурлыкал:
Пойдем на вокзал – там часы и асфальт,
гудок тепловоза – надтреснутый альт,
ведь мы друг о друге не знаем – когда
уехать, вернуться, уйти – и куда…
– Это тоже ты сочинил? – спросил я.
Бродяга покачал головой.
– Один мой приятель.
– А он где?
– Не знаю…
– Там очень страшно?
– На вокзале?
– Где же еще.
– Очень.
– Почему? – я спрашивал, а у самого поджилки тряслись от страха. Железнодорожный вокзал. Проклятое место и для всех запретное.
– Не знаю, – сказал бродяга. – Это очень трудно передать. Почти невозможно.
– А ты попробуй.
– Н-ну вот… – его подвижное лицо застыло. – Там легко сойти с ума. Чем дольше стоишь на перроне, тем страшнее делается. Это даже не страх. Будто ледяная рука сжимает сердце. И не отпускает. Я хотел убежать – и не мог сделать ни шагу. Ноги как-будто примерзли к перрону… – он замолчал. – Расписание, – бродяга повернул ко мне растеряное лицо. – Вот что меня доконало окончательно. Расписание на стене… Я не сразу понял, что это … Какие-то слова в столбик, какие-то цифры. И вдруг меня осенило: это же названия городов… Часы на башне… Я подумал: что, если они существуют? Ведь совсем нетрудно проверить. Нужно только дождаться поезда и сесть в него. Ничего больше.
Мне казалось, что его растерянность, его страх передаются мне, что это мое сердце сжимают ледяные когти, что это мои ноги прирастают к перрону.
– И что же? – тихо спросил я. – Ты дождался поезда?
Он молча покачал головой.
– Почему?
– Мне было страшно. Самое страшное там знаешь, что?
– Откуда мне знать.
– Рельсы. Железные пути, занесенные песком, идущие из бесконечности в бесконечность… – бродяга помотал головой, словно отгоняя воспоминания. – Это было ужасно.
Он вздохнул, лицо его вновь обрело подвижность.
– Ну вот, – сказал он. – Я, кажется, ответил на твой ворос. Теперь твоя очередь.
– У меня есть дело, – мрачно ответил я.
– Какое?
Я молча показал ему пистолет. Бродяга помрачнел, по=моему, куда сильнее меня.
– Все ясно, – сказал он, и лицо его вновь застыло. – Вот оно что. Вот оно как. И куда же ты теперь?
– На Рынок. Или за Рынок.
– Знаешь там кого-нибудь?
Я кивнул.
– И убьешь?
Я снова кивнул, но уже не так уверенно. Мне снова стало душно, в горле – комок.
Он пристально посмотрел на меня.
– Ну-ка, дай мне, – бродяга протянул руку, и я отдал ему пистолет. – Вот так, – сказал он. – Вот так-то лучше.
Странно, но, отдав ему пистолет, я почувствовал облегчение.
– А теперь можешь идти.
Куда мне было идти? Ни домой, ни в южный район я не мог идти безоружным. Дома обожаемый Валек начал бы нудить о сыновнем долге, а за Рынком… Перед моим взором вновь предстало искаженное ненавистью лицо дяди Моей Девушки.
– Отдай пистолет, – сказал я. Бродяга хмуро взглянул на меня, хмыкнул и ничего не сказал.
– Отдай, – повторил я. – Я не пойду с ним на Рынок, обещаю.
Придя домой, я молча отдал пистолет Вальку, нашел угол потемнее и завалился спать.
10
Все пространство до самого горизонта заполняли цветы. Разные – желтые, красные, белые. Больше всего было белых, остальные казались редкими разноцветными точками на белом полотне. Небо у горизонта сверкало белизной, и белизна цветов сливалась с небесной.
Из ослепительного сияния горизонта медленно плыла ко мне женщина. Ее золотистые волосы плавно струились по тонкому прозрачному воздуху. Улыбаясь, она что-то говорила мне, я видел, как шевелятся ее губы, но ни один звук не долетал до меня.
Сияние неба начало меркнуть, цветы поблекли. Все стало серым, потом темно-серым и, наконец, черным. Чернота растворила, размыла идущую женщину, только волосы еще какое-то время сверкали в глубокой тьме золотой искрой…
Кто-то решительно потряс меня за плечо. От этого сон почти мгновенно пропал, но я никак не мог открыть глаза.
– Вставай, некогда мне с тобой возиться.
Не открывая глаз, я попытался приподняться.
– Не притворяйся, открой глаза! – это был голос рыжего Валька. Я с трудом разлепил тяжелые веки и молча воззрился на него.
– Что ты уставился? – тут недовольное выражение его лица несколько смягчилось. Не знаю, что усмотрел он в моем взгляде, но добавил: – Ладно, я тебя понимаю, вобщем-то ты молодцом. Хотя это тоже не дело – дрыхнуть полдня и всю ночь.
Видимо вчера, когда я без разговоров вернул ему пистолет, он ничего не понял и решил, что я сделал все так, как они хотели. Во всяком случае, сейчас он протягивал мне кожаную перевязь с мечом в ножнах. Ножны были украшены медными кольцами.
Я сел на кровати.
– Это кому?
Валек широко улыбнулся:
– Тебе, кому же еще? Классный клинок, правда?
Меч как меч. Не нравился он мне так же, как и любое другое оружие.
– Надень, что смотришь?
Я поднялся, заправил влажную от пота рубаху в штаны и перекинул перевязь через правое плечо. Меч был довольно тяжелым. Я поправил перевязь и выжидательно посмотрел на Валька.
Он отошел на два шага и внимательно меня осмотрел. Довольно осклабился.
– Сойдет, – сказал он. – Типичный юный гвардеец, только значка не хватает. Ничего, все впереди. Меч можешь носить, дарю. Нам пора.
Я никуда не собирался идти сегодня. Конечно, это ничего не значило. Обычно кто-нибудь решал за меня, что я должен делать или чего не делать.
