Томас Сван - Зелёный Феникс
- Феникс, с этой девушкой не должно случиться ничего плохого.
- Отец, я и не думал обижать ее. Разве женщинам не нравится, когда с ними ложатся в постель? Все женщины на наших кораблях мечтают, чтобы ты позвал их к себе. А я что, разве уродлив или груб? - Эней весело рассмеялся и обнял Аскания. Приятно было вновь услышать его смех, ощутить, как он перекатывается в его груди, глубокий, мужественный и в то же время детский, неожиданно хлынувший откуда-то из укромного уголка, куда нет доступа грусти, где каждый день происходят чудеса и боги живут с людьми в мире, а не воюют.
- Некрасивый? Даже Дидона заглядывалась на тебя, хотя тебе было всего пятнадцать. Как ты думаешь, Асканий, почему я назвал тебя Фениксом?
- Из-за моих светлых волос.
Большинство дарданцев темноволосы, но Эней, до того как он поседел в ту ночь, когда пала Троя, был золотоволосым. Такого же великолепного цвета были волосы и у Феникса. "Золото Афродиты" - говорили люди.
- И еще потому, что множество женщин сгорели в твоем огне.
- Мне приходится наверстывать за своего отца, который первый в бою, но последний в постели. Который за всю жизнь знал только двух женщин, и обе были его жены. Это же позор.
- Оставляю пылкие страсти тебе. Но не Меллонию. Я уверен, что она еще невинна. Соблазнить ее - все равно, что совершить насилие. Можно только жениться.
- Не бывает девственниц старше пятнадцати, кроме тех женщин, которые никому не нужны. Вроде Кассандры. Несчастная худышка, ни один мужчина не мог вынести ее воплей. Если бы она хоть ненадолго замолчала, могла бы найти себе любовника. Аякс изнасиловал ее только потому, что умудрился застать между двумя завываниями, когда она молилась Афине.
- Тем не менее ты не должен притрагиваться к Меллонии.
Эней говорил тихо, но это был тот редкий случай, когда он в первую очередь был отцом, а потом уж другом.
- Хорошо, отец.
- Конечно, - задумчиво добавил Эней, - она может стать твоей женой. На наших кораблях семнадцать женщин, и самой молодой далеко за тридцать! Если ты вообще намерен жениться, то твоя жена должна быть уроженкой здешних мест. А Меллония взволновала тебя, правда ведь? Я хочу сказать, вызвала не только желание. Я видел это по твоим глазам.
Асканий, удивившись силе собственных чувств, ответил:
- Да, действительно. Она не надоест мужчине за одну ночь или даже за месяц.
- И даже за всю жизнь, - тихо произнес Эней.
- Отец, почему бы тебе не жениться на ней? Я видел твои глаза тоже.
- Я уже убил двух женщин, женившись на них.
- О Гадес! Что ты имеешь в виду? Мою мать убили эллины, а Дидона убила себя сама.
- Из-за меня.
- Отец, иногда этот маленький мальчишка, живущий в тебе, бывает настолько глуп, что мне хочется его отшлепать. Пойдем домой.
Эней встал на берегу на колени и, говоря очень медленно и сильно жестикулируя, попросил Дельфа следовать за ними по реке. Дельфин ответил звуками, напоминавшими Асканию щелканье костей по изразцовому полу при игре в бабки.
- Что он сказал? - спросил Асканий, который так и не удосужился выучить язык дельфинов.
- Он говорит, что обгонит нас и будет ждать у кораблей. Вскинув на плечи луки, они тоже направились к кораблям.
- Людям нужно свежее мясо, - сказал Эней. - Хлеб заплесневел, наш сыр не едят даже крысы. Мой желудок больше не выдержит такой пищи. Но где же все животные?
- Мы распугали их своими разговорами.
- Тогда полная тишина!
Ждать пришлось недолго. В лавровой роще среди ароматной, похожей на птичьи перья листвы и желто-зеленых цветов мелькнули чьи-то бока, и в зарослях папоротника застучали копыта. Асканий выпустил стрелу раньше, чем Эней успел сдержать его.
- Отец! Я убил оленя! Почему ты пытался остановить меня?
- Я не уверен, что это олень.
Они раздвинули ветви и увидели свою добычу. Он лежал среди фиалок. На нем не было одежды, и издали, сквозь листву, из-за четырех ног и шелковистых боков его с легкостью можно было принять за оленя. Но руки и грудь у него были человеческие, а лицо будто создано для улыбки. Асканий и Эней склонились над ним. В сумке из кожи льва, висевшей у него на шее, они нашли черепаховый гребень и маленький алебастровый флакончик с приятно пахнущей смолянистой жидкостью. Он, несомненно, был мертв. Асканий всегда попадал в цель. Эней сам учил его стрелять, и на стрелах его были перья гарпий. Над телом уже слышалось жужжание. Эней, махнув рукой, отогнал насекомое. Но это была не муха, а пчела, которая быстро исчезла в лесу.
- Отец, что я наделал! Я думал... я думал...
- Я знаю, Феникс. Ты никогда раньше не видел кентавров. Я должен был успеть остановить тебя. Мы оба виноваты. Мы не охотники, а убийцы.
Глава III
Погруженная в свои мысли, Меллония шла домой. Она рассеянно сорвала нарцисс и, оторвав лепестки, тут же бросила его на землю, даже не обратив внимания на сигналы боли, исходящие от стебелька. Она думала: "Мне уже семнадцать. Пора посетить Священное Дерево. И родить ребенка. Я попрошу Волумну дать мне разрешение".
Большинство ее подруг уже побывали в Дереве, но она все откладывала и не обращала внимания на разговоры Волумны о том, что племени очень нужны девочки, которых они будут воспитывать, а не мальчики, которых приходится оставлять в лесу. ("Нас становится все меньше. Придет день, и мы вынуждены будем брать себе мужей, подобно нашим обесчестившим себя сестрам, живущим на севере. Пусть молния поразит меня раньше, чем я доживу до этого".)
Меллония расспрашивала своих подруг. Но нет, никто не помнил, что происходило с ними в Дереве. Они входили в дубовую дверь и ложились на пушистые листья; спали и видели сны. Какие сны? Иногда мрачные и пугающие: злой бог - карлик Сильван - приходил к ним в кошмарах, такой страшный, что они даже боялись его вспоминать. А порой просто тревожные, но совсем не страшные. "Золотая боль" - так говорила Сегета, рассказывая о том, как Бог впервые пришел к ней. "А когда я поняла, что во мне ребенок, я забыла про боль, и золото окутало меня, как осенняя листва".
Но Меллония все откладывала. Она с удовольствием проводила время с подругами, собирала с ними грибы, а когда оставалась одна - работала в саду, ткала, готовила и читала папирусные свитки, хранившиеся в шкафу. Хоть она и не была столь счастлива, как в раннем детстве, но и не мечтала ни о чем ином. Она довольствовалась настоящим, с грустью вспоминая о том времени, когда жила с матерью, но воспоминания эти не мучили ее. Она не любила думать о будущем. Достаточно было настоящего.
Но сейчас все изменилось, и эта перемена озадачила и взволновала Меллонию. Ее всегда влекли тайны. Мужчины порочны или только грубы и невежественны? Почему у Румины был муж - бог Румин, а ее смертным дочерям нельзя выходить замуж ни за человека, ни за обитателя Вечного Леса? Она любила тайны, но только не в самой себе. Ее сердило появление необъяснимых чувств и собственные непонятные поступки. Меллония только что убила нарцисс. По сравнению с розами, которые содрогались, даже когда их нюхали, нарциссы были не столь чувствительны. Она все же ощутила боль цветка, и эта боль ее не взволновала. Еще вчера она не стала бы срывать его. Сегодня Меллония решила посетить Священное Дерево. Еще вчера она не чувствовала потребности заснуть, рискуя увидеть страшные сны, а затем родить ребенка, который может оказаться мальчиком.
