Юрий Леднев - Мать скорбящая
Страшен был вид бедствия. Но еще страшнее — мысль о вырождении. Она устрашающа, нестерпима для человеческого сознания. Мысль о том, что скоро не останется ни одного человека, а планета станет безжизненной пустыней, сковывала чувства смертельным ужасом. В сознании стояла страшная картина: необъятное пространство Вселенной — галактики, звезды, туманности, планеты — но нет, не слышно во всем этом мире ни единого живого голоса. Только безмолвие, только пустота! Было отчего сойти с ума!
И вот объятую страхом и отчаянием общину людей воскресила радостная весть — у молодой пары родилась девочка. Ребенок был нормальным, здоровым!
Выдавая всю эту информацию, Глава Сената старался быть спокойным, но это ему не удавалось. И теперь он замолчал, чтобы перевести дух, унять всколыхнувшееся волнение. А в глазах его слушательницы выразилась целая гамма противоречивых чувств…
Главе вспомнилось, как вместе с опьяневшей от радости толпой бродил он в день радостного известия по улице, наслаждаясь песнями и плясками. Он, как и все, каждый день бегал ко Дворцу ребенка поглазеть, как по прозрачному герметизированному коридору прогуливается супружеская чета с наследницей Человечества. Пресса ежедневно выпускала бюллетень самочувствия девочки. Телевидение вело свои передачи на большой уличный экран прямо из детской. Радио передавало в записи лепет, плач, крик ребенка. Это была чудеснейшая музыка!
Над входом в детскую повесили портрет девочки. Его написал недавно умерший художник. Портрет этот был сразу же признан величайшим шедевром изобразительного искусства всех времен. Художник изобразил девочку на цветущем лугу. Рядом с ней щипал яркозеленую травку козленок. С высоты чистого неба ярко светило солнце, щедро заливая землю оранжевым потоком лучей. Во всей этой идиллии звучала небывалая светлая мечта. Репродукции с «Надежды» (так называли картину) красовались в каждом доме.
Всем тогда казалось: страшная воля рока отступила!
Но ребенок заболел тяжелым и непонятным недугом. Для лечения девочки был срочно создан институт с лучшими специалистами. Все подходы ко Дворцу ребенка и площадь перед ним были выстланы поглощающими звуки материалами. Возле Дворца запрещалось всякое движение. В каждом сердце жил страх и опасение за жизнь ребенка. И ручейки беды, идущие от сердец, слились в одно большое горе. Страх сковал опять чувства и сознание островитян…
Кто-то пустил слух, что причиной болезни девочки явилась сцена ревности молодого супруга, который заподозрил в чем-то жену. Девочка будто бы, пережив эту сцену, отреагировала болезнью. Слух был нелепым, но в него поверили, и он сразу взбудоражил все общество. В порыве ненависти толпа пыталась расправиться с молодым супругом и отцом.
Сенат был вынужден удалить из семьи мужчину.
А несколько дней назад кто-то нашел причину нездоровья маленькой Нади в неопытности молодой матери, в ее неправильном уходе за ребенком. Это вызвало новую волну страстей.
Кульминацией событий стал инцидент, который чуть не закончился трагически. Активистки из созданного «Общества спасения ребенка», подстрекаемые толпой, попытались отобрать у матери ее дочку силой. Вот почему собравшийся по тревоге на экстренное совещание Сенат принял свое Постановление, которое лежало теперь в кармане Главы и ждало воплощения в действие.
Она сидела молча, уперев подбородок в ладони. Ее лицо было мрачно. Было видно, что молодая женщина потрясена рассказом убеленного сединами человека.
— Ты видишь, я от тебя ничего не скрыл. Ты можешь из этого сделать выводы… Прислушайся к доброму совету: пойди и поговори с народом! К чему эта вражда? Она же привела нас уже один раз к катастрофе. Теперь может привести еще к одной трагедии. Ну иди же, иди! — он дружески подтолкнул ее в спину.
— А почему я должна идти первой? Разве я начала эту вражду? Они начали, пусть и мирятся первыми…
Глава только всплеснул руками.
— Боже мой! Допустим: ты права! Но кому от этого легче? Ты моложе их. Сделай этот шаг первая. Попроси у них прощения… Чего тебе стоит?
— Что?! Я должна просить у них прощения, потому что я моложе? Да никогда!
— Ну, будь ты мудрее! — взмолился он. — Посмотри, что творится! Нервы у всех напряжены. Если начнется безумие толпы, — а ты знаешь, что это такое, — я ничем не смогу тебе помочь… Не играй с безумием!
— Я и сама вижу, что они без ума, — съязвила она, упорствуя. — И поэтому не собираюсь просить у них милости.
— Ты бездушна и жестока! — рассердился он.
— Это они бездушны! — выкрикнула она. Потом пояснила: — А что: разве не жестоко отбирать у матери ребенка? Вы тоже хороши! Сознайтесь честно: пришли сюда, чтобы отобрать у меня девочку? Я все слышала, что вы там с ними говорили! — И бросила ему хлестко: — Сенат на поводу у сплетниц!
— Сенат вынужден пойти на такой шаг! — защитился он.
Она помолчала. Потом высказалась:
— Теперь я верю той сказочке про злых и коварных людей!
— Какой еще сказочке? — удивленно спросил Глава.
— О Христе! Слышали про такого? Он хотел спасти людей он зла и пороков, а они убили его и распяли на кресте. Они готовы убить кого угодно, даже детей. Мне все рассказали, как там было у вас раньше: подлость, предательство, террор, убийства и всякая гнусность! — она выпалила сие обвинение с торжествующим злорадством.
— Кто тебе наплел эту чушь? Скажи?
А она злорадствовала еще больше:
— Ага, заело? Боитесь правды? Вы надеялись: я ничего не узнаю? А я узнала! Люди по тупости своей, от злости погубили планету. «Войны и производство оружия — двигатели прогресса!» Ну не тупость ли?! Люди! Звери никогда не делали оружия!
— Да что ты болтаешь? Кто научил тебя этой глупости?
— Неважно кто. Важно, что это правда! А вы все правды боитесь! — парировала она. — Почему они злы на меня? Да потому что они лопаются от зависти: я родила ребенка, а не они! Они старые, а я молодая!
— Замолчи! — прикрикнул он, пытаясь остановить ее злоречие.
Но она не унималась, словно бес крутил ей язык.
— Я ужасаюсь от одной мысли: нам с дочерью еще долго придется жить среди этого выжившего из ума сброда. — Она с ненавистью глянула на окно.
Ему стало душно. Сердце заколотилось учащенно. В голову ударил угар обиды. Он понимал, что ее уста несут злые наветы какого-то злобствующего мизантропа, что ее молодая душа ожесточилась так против людей не по собственному разумению, что она кем-то направлена, что надо ее разубедить, повернуть ее сознание на чувства и мысли добрые, дружественные. Но мысль его, всегда действенная в самых сложных ситуациях, почему-то стала сейчас бессильной, а слово неповоротливым, как валун. О, как спасовала, — опять! — его воля перед молодой душой! И у него нет сил, чтобы развеять ее заблуждение! Он только и мог тихо сказать:
