Мария Галина - Курортная зона
- Поставь! Поставь скорее!
- Так что же это было? - говорит Ленка.
- Пропилен. Изопропиловый спирт. Дисковод я им чистил.
Пропилен, надо сказать, тот еще яд. Ленка выплеснула чашку в раковину, а вслед за ней Нарбут нервно вытряхнул содержимое своего сосуда.
- А я бы его выпил, - сокрушенно бормотал Нарбут. - Раз - и выпил. Ну и нюх же у тебя!
- Глаза у него упали, - пробурчала Ленка, успокоившись. - Подумаешь... У нас в студии один еще лучше написал: "Собака заметила факт появления ружья"...
* * *
- Да чего ты ревешь? - спрашивает Ленка. - Ты же в Америку едешь. Там знаешь как хорошо!
- Наверное, хорошо, - растерянно говорит Эдита.
Она привыкнет. Через неделю она опять научится говорить по-английски и вспомнит про свой любимый китайский ресторанчик, где ее знают и не спрашивая подают на стол то, что ей нравится. Она повесит картину над камином, а из подстаканников сделает какую-нибудь инсталляцию. В Америке теперь в ходу инсталляции. У нее даже почти ничего не украдут в Шереметьево на обратном пути...
Рядом, у соседнего вагона, кого-то провожают эрудиты. Они набились такой толпой, что даже непонятно, кто из них уезжает.
Поезд медленно трогается. Он идет в холодную Москву, но на самом деле дальше, гораздо дальше, куда никакие поезда не ходят. Эдита все машет и машет за треснувшим стеклом.
- Ну пошли, что ли... - говорит Августа. Они доходят до троллейбусной остановки. Толпа облепила троллейбус, и кто-то уже повис на тросах.
- Раз я не еду, никто не поедет! - орет он.
- Мужчина, умоляю, сойдите с колеса, - говорит водитель еще одному боевику.
- Не сойду, - отвечает растерзанный пассажир. - Я устал. Я хочу умереть. Если мы не можем ездить как люди, лучше смерть. Поезжайте!
- Знаешь что? - говорит Ленка. - Пойдем-ка мы пешком.
И они идут пешком.
ДИЕТА ЛИДОЧКИ МУНТЯН
- Нет, ты посмотри, - Лидочка стиснула зубы, втянула живот, но, вдохнув, расслабившись, и поглядев на деления портновского метра, сокрушенно сказала:
- Еще полтора.
- Два, - сказала беспощадная Ленка, у которой была хорошая память.
- О, Господи! - Лидочка завела глаза к небу, потом опять опустила их, одним махом озирая талию и бедра, - какая разница, полтора или два. Главное, они уже есть.
- Ты Софочкину диету пробовала? - деловито спрашивает Ленка.
- Это какой? Софки Кнобель, что ли? Жидкий суп и после пяти не есть? Еще зимой. Фигня.
- Да нет. Не Кнобель. Ротару.
- Пробовала. Эта тоже не пошла.
- Еще бы ей пойти, - ехидно говорит Ленка, - ты же когда на Привозе творог искала, весь молочный ряд по щепотке объела.
- Творог, - сухо сказал Лидочка, - должен соответствовать определенным требованиям. Во-первых, он должен быть свежим. Во-вторых - рассыпчатым. В третьих - не кислым. И главное - кувшинным.
- Ты же у каждой торговки пробовала. Подряд. И кислый и не кислый. Вот тебе твои сантиметры!
- Ладно, - говорит Лидочка, - оставим эту тему.
- Погляди, - примирительно говорит Ленка, - может это подойдет? Я со столба отклеила.
Она сосредоточенно роется в сумочке.
- Это? "Заработал деньги - спрячь их!" Нет, это не то. Это реклама коммерческого банка. А это - распродажа со скидкой. Это для Мулярчик, она просила. "Молодому серебристому пуделю требуется консультация психоаналитика"... Это я просто так отклеила, ради интереса. Ага, вот!
В руках у нее шуршит потрепанная бумажка, на которой крупными буквами написано: ВСЕМ ХУДЕТЬ! и ниже: "Коррекция фигуры в любую сторону".
- А, - со знанием дела кивает Лидочка. - Этих я знаю. Шарлатаны. Тут я недавно встречаю Лошадь, выступает этак гордо по направлению к морвокзалу, а у нее на груди значок "Хочешь похудеть, спроси меня как". А Лошадь, стервоза, сколько ни жрет, все свои шестьдесят имеет.
- Не в коня корм, - подтверждает Ленка.
- Так за что она тридцать зеленых ежемесячно получает, спрашивается? Я и говорю - шарлатанство.
- Ты тоже можешь заработать, - предлагает Ленка.
- На этих шарлатанах? Интересно, как?
- Приди в их контору в таком значке и пусть тебе ежемесячно платят тридцатку, чтобы ты его больше не носила.
- Ну тебя! - обижается Лидочка. - Ты бы лучше пошла, Джонсика вывела. А я пока овсянку запарю. С медом и орехами.
- Какая-то странная у тебя диета, - сомневается Ленка.
- Это диета Татьяны Васильевны. Для кожи. Бело-розовая кожа, густые волосы, блестящие глаза...
- Брось, - говорит Ленка, - ее такой мама родила.
- Это, - сурово отвечает Лидочка, - мы еще посмотрим.
- Так я пошла? - Ленка пристегивает поводок.
- Ладно. Только осторожней. Он с собаками очень нелюдимый.
Ленка уже движется к двери, но Лидочка окликает ее.
- А что с этим пуделем, как ты думаешь?
Ленка пожимает плечами.
- Понятия не имею. Может, эдипов комплекс, все такое...
- У пуделя?
- Ну...
- Слушай, оставь объявление. Я позвоню.
- Ты даже не ветеринар, - с укором говорит Ленка
- Может, там все дело как раз в диете. Диета у него неправильная. А я на этом деле собаку съела.
- Это, - сурово отвечает Ленка, - не лучшая рекомендация.
* * *
Ленка выходит во двор. Сухие астры залиты теплым красноватым светом, точно угасающие угли, тлеют в темной зелени толстые тяжелые майоры-цинтии, светятся ягоды на шиповнике. Шевелятся на сухой траве тени от акаций - то зеленые, то лиловые, то синие.
Джонсик задирает лапку.
Серая кошка, выглядывая из зарослей, смотрит на него с брезгливым любопытством.
- Это - ваша собака? - раздается грозный голос.
Ленка подпрыгивает.
Серой кошки больше нет, но из-за кустов выглядывает мрачное лицо дворника.
- Ну, - осторожно отвечает Ленка, - более ли менее.
Дворник лениво озирает серую бородатую мордочку, потом всю жалкую фигуру Джонсика, который лениво машет хвостом-обрубком.
- Не претендую! - говорит он холодно и вновь скрывается в кустах.
* * *
- Не знаете, чем пигментные пятна на руках можно вывести? - спрашивает писательница Генриетта Мулярчик.
- А что? - удивляется Ленка.
- Они очень выдают возраст.
Ленка смотрит на ее узловатые подагрческие пальцы, пальцы восьмидесятилетней особы, на жесткие, деформированные ногти.
- Ну, если только в этом дело, тогда простоквашей, - говорит она.
- Нет, - Генриетта Мулярчик задумчиво смотрит в пространство. - Не только в этом. Мне нужно перескочить с пятидесятого на сорок шестой.
- Автобус? - тупо спрашивает Ленка.
- Нет. Размер. Я уже нашла свое содержание, теперь ищу формы. Раздобыла диету. Великолепную диету. Жокейскую.
- Надеюсь, не для чистокровных скакунов? - спрашивает Ленка.
Но Генриетта не понимает иронии. Она вообще не понимает иронии, потому что писатели - существа, лишенные чувства юмора. Даже юмористы.
