Кира Артамова - Король Мертвой Страны
Когда Зурам услышал недвусмысленные характеризующие звуки, то в гневе приказал убрать «вонючую грязную скотину вон из своего шатра и привязать под открытым небом, как нечестивую собаку».
Нартанга разбудили бесцеремонные пинки – его пытались заставить подняться, но при всем желании, сделать он этого не мог. Наконец, его оставили в покое и потащили так. При всех этих манипуляциях, воина стошнило вновь. Приковывали его к столбу, врытому в землю, снова в бессознательном состоянии.
Когда воин очнулся вновь, на пустыню спускались сумерки – размазанное огромное солнце уже заходило за горизонт; все люди сидели по своим шатрам и палаткам, и лагерь казался вымершим. Жутко хотелось пить, но и его маленький «опекун» не появлялся в поле зрения. Воин постепенно приходил в себя. Тело ломило и саднило во многих местах, окутывая его плотным саваном боли.
Первое, что он сделал, когда попробовал пошевелиться, а потом, превозмогая боль, начал двигаться, озираясь кругом, – содрал с себя вонючие тряпки, в которые превратилась его одежда – за бесчувственным пленником никто не ухаживал и оправляться по нужде, естественно, не заботился. Нагота Нартанга не особо смущала, так как у мужчин Данерата не считалась зазорной. Но когда утром его увидел Альтаб, то тут же убежал, видно доложить хозяину, и вернулся с новым тряпьем. Теперь вопрос встал о том, как это тряпье на Нартанга одевать – подойти и помочь пленнику Альтаб явно не отваживался и на все кивки воина лишь мотал головой. Издергавшись, маленький раб бросил тряпки поближе к воину и убежал.
Нартанг с трудом разложил на песке лохмотья, которые были еще жальче выброшенных им, только чище, и кое-как смастерил себе подобие набедренной повязки – на большее его просто не хватило – сознание опять отключилось от столь продолжительного и напряженного занятия.
Очнувшись, воин обнаружил, что провалялся на солнце целый день – солнце снова заходило за горизонт. Он посмотрел на оставленный рядом с ним кувшин и миску.
Потом взгляд его скользнул по остаткам тряпья, которое он не использовал, вспомнил про то, что уже даже смог двигаться в последнее «пробуждение сознание» и пообещал себе, что он оклемается во что бы то ни стало, чтобы освободиться из настоящего своего положения… Потом мысли его вяло потекли в созерцании готовящегося ко сну лагеря. Нартанг расслабленно и спокойно начал взвешивать обстановку, но потом его что-то насторожило. Насторожило не в окружающем мире, а в своих личных мироощущениях – так, словно в нем что-то подменили. Измотанный болезнью мозг не сразу дал ответ что же не так – на фоне боли от ран и солнечных ожогов, да еще забившегося везде песка и облепившей все тело песчаной пыли непривычная для шеи легкость обнаружилась после долгого раздумья. Внутренне похолодев, он провел рукой по лбу, а когда его пальцы коснулись границы волос, он чуть не вскрикнул – им встретился колкий остриженный «ежик». «Хьярг!» – взревел Нартанг, вскакивая на ноги – злоба выбила из него всю немощь тела, – Проклятые выродки! – рванулся он к шатру своего пленителя, готовый голыми руками передушить всех, кто попадется ему на пути, но оковы отбросили его обратно, – «Хьярг» – совсем тихо повторил воин, утыкаясь лицом в остывающий песок – силы иссякли, уйдя на бесплодный рывок, и теперь боль и немощь снова овладевали им, мучая и уже не отпуская сознание. Уже в свете луны, Нартанг подполз к оставленным миске и кувшину. Начал он с бульона, на этот раз принятого организмом. Доев мясное варево, воин уснул, истратив все накопившиеся было силы на еду. Проснувшись через три часа, все так же в ночной прохладе, Нартанг выпил всю воду, что была в небольшом тонконосом кувшине. От воды стало намного лучше, словно она была лекарством. Нартанг, посвежевший и воспрянувший духом еще раз оглянулся по сторонам и впервые обнаружил, что не один – еще два пленника были так же прикованы к столбам чуть подальше от него. Они были не ранены, но вели себя настолько тихо и бездвижно, что воин приметил их только сейчас, хотя он не мог сказать наверняка были ли они до этого… Один из пленных явно был из хистанской армии, но Нартанг не помнил его лица. Значит, Зурам был тоже хорошим воином, раз добыл себе в бою двух рабов… Рабов… Нартанг только сейчас осознал, в каком положении оказался – раб, полностью повинующаяся скотина… Злость от открывшейся правды так разгорелась в нем, что закружилась голова, мысли тут же смешались, и в бессилии он уснул.
С рассветом жизнь в стане вновь потекла в установленном порядке. Засновали слуги.
Пришел и мальчик с извечным кувшином воды и остановился неподалеку в нерешительности.
Нартанг присел на песок – ему было плохо, но мысль о свершенном бесчестье не давала покоя. Он уперся рукой в текучий песок и мрачно посмотрел на пацана:
– Кто меня обрил? – глухо спросил он.
Мальчик попятился от него, глядя округлившимися от страха глазами.
– Кто? – Ты? – зверея, прорычал Нартанг – взгляд его стал настолько угрожающе-страшным, что ребенок не мог уже выдерживать его – он бросил свою ношу и убежал прочь.
Воин мрачно посмотрел ему вслед. Потом взгляд его перешел на вытекающую из кувшина воду. «Хьярг! – выругался про себя он, – Чего я на него – приказали и обрил… Вернется, интересно или нет?» Жажда стала ощущаться как-то намного сильнее, когда перед глазами была вытекающая в песок вода…
Через какое-то время из-за шатров послышался недовольный окрик Зурама и короткий вскрик. Вскоре показался заплаканный Альтаб. На его щеке красовался багровый след от удара толи плетью, толи какой-то веревкой. Мальчик всхлипывал и утирал слезы, потом его несчастные огромные глаза вновь обратились на сидящего воина.
Нартанг отвернулся, слушая осторожные шаги раба, звуки, когда он взял кувшин и убежал с ним прочь. Воин обернулся ему вслед с грустью и презрением – он ненавидел всех, кто окружал его, даже этого жалкого мальчонку, что по воле хозяина обесчестил его, обрив длинные волосы…
Вскоре Альтаб вернулся, держа в руках вновь набранный кувшин. Воин собирался снова отвернуться, чтобы опять не лишиться своей воды, но в этот момент из-за шатра появился Зурам. При виде его в Нартанге словно разрядился взведенный арбалет – исчезли и боль в теле и нежелание лишний раз шевелиться. Его словно подбросило на ноги, он сделал несколько шагов навстречу своему «хозяину».
Ненависть за свершенное бесчестье, что дремала недавно в нем, лениво блуждая по мыслям, в одно мгновенье растеклась по всем мышцам и жилам, наполняя их непреклонностью стали. Он даже уже не видел, как Альтаб торопливо поставил на песок кувшин и снова умчался прочь.
