Владимир Яценко - Пленники зимы
– На человека, который продуманным и взвешенным решениям предпочитает вдохновение и азарт. По принципу "будь что будет". Тебе нужно идти в парашютный спорт. Там любят таких безбашенных…
– Парашютный спорт? – она смеётся. – Вот бы не подумала. А ещё?
– Можно и ещё, – я на мгновение отвлекаюсь от натянутого троса и смотрю на её лицо. Да, это она. – Ещё тебе не стоит доверять рубить хвост собаке.
– Почему?
Машина была уже рядом – в метрах двух. Её фары яростно били по глазам. Я выключил свой свет, оставив только габариты и аварийку, но парень, видно, намёка не понял – фары не выключил. Что он там хочет рассмотреть? На моём бампере?
– Потому что рубить будешь вместе с задними ногами. Чтоб, значит, раз и навсегда.
Останавливаю лебёдку, фиксирую трос, и на задней передаче вытягиваю джип на дорогу. Езжай, парень, только с дальним светом всё-таки осторожней: неровен час, кто-нибудь из общественных воспитателей бросит из окна болт или гайку. На твоих скоростях налететь на такое препятствие – серьёзное испытание.
– Почему это с "задними ногами"? – в её голосе обида.
– Потому что вдохновение, как правило, не учитывает, что жизнь не стоит на месте, – я перевожу дыхание: натянутый трос – это не шутки. – Что вчера было плохим, сегодня может быть хорошим, и наоборот. Приняв решение, ты никогда не унизишься до того, чтобы спустя какое-то время его пересмотреть.
Стучат. Поднимаюсь с сидения и смотрю сверху через лобовое стекло на то, что делается снаружи.
Крюк от джипа отцеплен. Подтягиваю трос. Зелёная лампочка – порядок. Лебёдка зафиксирована, трос подтянут. Всё. Можно ехать.
– Никогда бы не подумала, что такие слова можно услышать в метель, в степи, в половине седьмого утра.
Смотрю на часы: шесть двадцать. До обеда не успеем.
– Что они там возятся?
– Ты не похож на обычного водилу.
– "Обычных" людей не бывает. Все – равнонеобычны.
Дверь распахивается. Влезают оба. Промёрзшие. Хмурые. Злые. Светлана недовольно жмётся ко мне. Я не питаю иллюзий. Я суше и теплей. Причина только в этом.
– Максим, у парня что-то с коробкой передач.
Я молчу. Ветер, злой, недовольный, хватает за шиворот Максима Добровольского и несёт… куда? Хотел бы я знать.
– Максим, – подключается парень. – Я заплачу. Отбуксируй меня в Одессу.
Я смотрю на Николая. Он понимает мой взгляд. В кузове две тонны молока. Почти всё – соя. Что делать?
– В том-то и дело, – возбуждённо повышает голос Николай. – Молоко он покупает!
По хорошей цене сторговались. И платит валютой! Триста долларов! Смотри, уже отсчитал!
Я молча смотрю на него. Одно дело привезти на молзавод смесь коровьего молока с соевым в божеской пропорции – никакая экспертиза не придерётся. Совсем другое, – привезти сою в Одессу, по цене коровьего молока.
– Только ему молоко не нужно, – торопится Николай, чтобы я не брякнул лишнего. – Он его здесь сливает.
– Куда сливает? – интересуется Светлана.
– Какая разница? – встревает парень. – На землю.
– Молоко на землю? В снег?
Я благодарен ей за это негодование.
– А что такого? Это моё молоко, куда хочу, туда сливаю.
Я смотрю на них, и мне опять выть хочется. И присутствие Светланы не помогает.
– Да брось ты, – напирает Николай. – Ну, куда мы в метель попрёмся? И чем дальше, тем хуже. Сливаем, и вся недолга. Расскажи кому, что покупателя прямо на трассе в метель нашли – не поверят. И тебе работа. За буксировку – отдельная плата. Ещё две сотни, я сторговался.
Парень с готовностью протягивает пять сотен долларов. Кошмарный сон! Я беру деньги. Не всё ли равно? Плевать! Откидываю крышку бардачка, достаю свой кошелёк и аккуратно складываю купюры.
– Ага, – суетится Николай, запихивая под полушубок шарф. – Я сейчас, я мигом…
Он уходит в метель, а я сдаю назад и выруливаю на обочину, стараясь подальше отъехать от трассы. Ещё не хватало здесь, в низине на повороте молочный каток сделать.
– Давай, Светка, – распоряжается парень. – Собирай вещички, поедешь со мной.
– Что-то не хочется, – презрительно отвечает Светлана.
Но парень не теряет надежды договориться:
– Ты контролируешь ситуацию?
– Ежемесячно, – отвечает она и не трогается с места.
Я улыбаюсь немудрёной двусмысленности её ответа и решительно вклиниваюсь в разгорающийся скандал:
– Пусть здесь остаётся.
Парень, обалдевший оттого, что немой заговорил, поперхнулся и застыл, замер, на меня смотрит.
– Тем более, что буксировка транспортных средств с пассажирами запрещена.
– Так не тебе же с милицией разговаривать…
– Это важно? – я смотрю сквозь него. – Это важно, с кем она поедет? Как тебя зовут?
– Игорь.
– Вот что, Игорь. Твоя машина смотрит в сторону Одессы. Сейчас я тебя объеду, и развернусь. Николай набросит карабин, куда скажешь. Выключай свет, только габариты и аварийка. Если что не так: посигналишь фарами. Всё понятно?
– А она не убежит? – он смотрит на Светлану. – Мне голову открутят.
Я чувствую фальшь. Я уверен – он знает, что бежать она не собирается. И что голову ему никто крутить не станет.
В кабину поднимается Николай.
– Всё! – торжествующе заявляет он. – Чисто!
– Николай, давай буксирный трос на двух карабинах, в третьем запаснике…
– Э, нет! – он хитро прищуривается.
Когда-то этот придурковато-фермерский прищур вызывал умиление. Прошли, ох! давно прошли те времена.
– Что ещё?
– Теперь бы со мной расчётец.
– Сколько там твоих?
– Пятьдесят баксов, – он даже жмурится от удовольствия.
– По какому курсу? – вынимаю из кошелька калькулятор.
– Э, нет, – он опять щурится. – Баксы, баксы давай! Долляры!
– Где же я тебе возьму пятьдесят долларов? – Мне непонятна его хитрость, в чём тут дело? – Ты же сам видел, он сотнями рассчитывался. Возьми из кассы, у тебя же осталась гривня…
Смотрю на Игоря. Отворачивается с ухмылочкой, глаза прячет. "Веселись, юноша"… всё понятно. Но проверить не помешает.
– Сотню разобьёшь?
– Мелочи не держим, – злорадно басит он в сторону.
Так и есть. Сговорились! Это что же сотню отдавать? Потому что сдачи нет? И обратно ведь не выколотишь…
– Николай, брось дурить, – я делаю ещё одну попытку, – возьми гривню, какая разница? Всё равно менять…
– Баксы, доралы давай! – твёрдо стоит он на своём.
В его глазах – алчность. Он знает, сколько мне заплатил Игорь. Знает себестоимость моего соевого молока. Полагает, что может претендовать на эти деньги. И брать за горло…
– То есть тебе позарез нужна половина стольника баксов? – уточняю хладнокровно, со значением.
– Точно, – лицо порозовело, ну, котяра! – Половина!
