Елена Ворон - Без права на смерть
Ингмар отвел от лица маску и сел, опираясь на обе руки. Посмотрел на кислородную подушку, на Лоцмана и с виноватым видом растянул в усмешке посеревшие губы.
— Не положено потчевать тебя байками о других Лоцманах и Хоз… — Он поперхнулся. — Строго-настрого запрещено, сам видишь. Доброй ночи. — Северянин поднялся на ноги, миновал строй малахитовых чаш с цветущими розами и пропал из виду; шелест шагов потонул в нескончаемом пении Замка.
Лоцман был сбит с толку. Что за ерунда? С чего это актер не имеет права поведать о самом интересном? Надо же — у Ингмара прежде был другой Лоцман и даже не Богиня, а Бог. Кто бы мог подумать! Обидно: оказывается, я на удивление мало знаю о своих актерах — да и обо всём прочем тоже. И это называется охранитель мира…
— Лоцман, — вздохнул нежный голос.
Он вскинулся, заозирался. Красавица в черной полумаске выступила из-за усыпанного белыми цветами куста.
Взамен разорванного кимоно на ней было зеленое платье из плотной материи, однако ноги остались босыми, а на голове поблескивала самоцветами знакомая диадема. Слава Богине — она пришла!
— Слышала я, как ты расписывал меня Ингмару, — начала она. — Спасибо, что не приврал. — Женщина печально вздохнула. — Я не такая уж стерва, как тебе показалось. Мучить актеров — бесчеловечно, понимаю… но тяга к жестокому сидит во мне, она порой сильнее, чем… — красавица с трудом подыскала верные слова, — чем добрые инстинкты. А сегодня всё как-то не так, я сама не своя… Лоцман, — она протянула руку, пригладила его густые, черные с проседью, волосы, — мой бедный седой Лоцман. Прости, мне очень неловко за сегодняшнее.
Он поймал ее запястье и придержал, вглядываясь в загадочное, полускрытое черным шелком лицо:
— Зачем тебе маска?
— Прятаться.
— От кого?
— Дурацкий вопрос. — Она недовольно повела плечами, и Лоцман поспешил спросить о другом:
— Кто ты?
— Хозяйка.
— Второе «я» нашей Богини?
Женщина прищурилась; он уловил движение длинных ресниц в прорезях полумаски.
— Напрасно Ингмар наболтал тебе лишнего… — протянула она. — Согласна: второе «я».
— То есть тяга к жестокому сидит в самой Богине? — уточнил Лоцман, озабоченный будущим своих актеров.
— Ну-у… можно сказать и так, — неохотно признала Хозяйка. — Ведь мы с тобой — ее воплощения.
— Замечательно, — хмуро бросил он. — Великая честь — воплощать в себе такую злыдню.
— Не богохульствуй! — возмутилась женщина. Лоцман продолжил расспросы:
— А почему ты не появлялась раньше?
— Хозяйка всегда скрывается от обитателей мира, — отозвалась она холодно. — И от Лоцмана тоже.
— Отчего же сегодня вышла? Стало невтерпеж? — Она выдернула руку из его пальцев. Гордые губы сурово сжались, женщина отступила.
— Погоди обижаться, — попросил он. — Я пытаюсь понять, что к чему.
Хозяйка смягчилась.
— Я и сама не понимаю толком. Что-то изменилось в мире — я пока не разобралась, что именно. Но мне захотелось к тебе явиться, и я смогла. — Она потянулась к Лоцману, заставила его нагнуть голову и прохладными, как ночной ветерок, губами коснулась лба. — Я еще приду к тебе, хочешь? — Хозяйка неожиданно смутилась, переступила с ноги на ногу и попала босыми пальцами на край полотняной салфетки. — О-о, что тут лежит! — вскричала она обрадованно, словно только сейчас обнаружила принесенный Ингмаром пирог.
— Я съем кусочек?
— Сколько угодно. Постой, я сделаю ужин. — Лоцман оглянулся, прикидывая, где расставить посуду с яствами.
— Не трудись. — Красавица засмеялась. — Я хочу только пирога.
Он поднял угощение вместе с салфеткой, разломил пополам и поднес Хозяйке.
— Благодарю. — Она выбрала себе долю и съела, откусывая маленькими кусочками и смакуя. — Восхитительно. В наших кладовых довольно всяческих запасов, но клянусь Ясноликой, Эстеллина стряпня превосходит всё.
Хозяйка заметила, что не притронувшийся к пирогу Лоцман глядит на нее во все глаза, и улыбнулась с тихой нежностью, так не похожей на страсть, свидетелем которой он был несколько часов назад.
— Мир изменился, это правда — но пусть бы он изменился к лучшему. Доброй ночи.
Лоцмана неодолимо потянуло коснуться ее на прощание, сказать: «Как жаль, что ты уходишь». Он придвинулся, хотел было взять ее за руку — но Хозяйка неожиданно шарахнулась, точно от ядовитой змеи.
— Нет! — И еще раз, жалобно, со всхлипом: — Нет!
— Ты что? — обескураженный, он отступил.
— Я поняла… Не подходи! — выкрикнула Хозяйка с надрывом, хотя Лоцман и не думал трогаться с места. — Я всё поняла! О-о, Светлоликая, будь же милосердна!
— Великий Змей! Что ты раскричалась? — Он сосредоточился — и сотворил на ладони серебряный кубок с вином. — Глотни-ка.
Женщина отшатнулась.
— Это твоя кровь, — вымолвила она трагическим шепотом. — Побереги ее!
— Конечно, сберегу, — кротко согласился Лоцман, посчитав, что Хозяйка внезапно повредилась в уме. — Смотри: она будет храниться здесь. — Он поставил кубок на край малахитовой чаши. — А теперь пойдем…
У нее задрожали губы — казалось, гордая красотка вот-вот ударится в слезы. В голубых сумерках лицо в полумаске казалось призрачным и еще более прекрасным, чем при ярком солнце.
— Дурачок, — прошептала она, — не понимаешь…
Хозяйка вдруг повернулась, кинулась бежать и в мгновение ока растаяла в душистых зарослях вечернего сада. Стало тихо, только посвистывал и напевал ветерок да жалобно позванивали осыпающиеся с печаль-дерева цветы. И будто дальнее эхо, долетел рыдающий голос:
— Отныне ты — мертвый Лоцман!
Глава 3
Поутру Лоцман явился в столовую, по обыкновению, позже всех. Однако сегодня он не гонял по округе на мотоцикле, а прочесывал дворец и башни Замка в поисках Хозяйки. Не нашел.
— Всем доброго утра. — Он уселся во главе длинного стола. Бросил вопросительный взгляд на Ингмара: поведал ли ты про выходки Хозяйки? Северянин невозмутимо поглощал мясо, заедая моченой брусникой. Стало быть, новостями не делился — не в его характере трепать языком направо и налево. После вчерашней исповеди Лоцмана они не видались, и северянин еще не знал о втором явлении Хозяйки и ее странных криках о «мертвом Лоцмане». Об этом следовало потолковать с глазу на глаз.
Сквозь высокие витражи лился золотисто-розовый свет. Он отражался в зеркалах, плыл над белой скатертью и фарфоровой посудой, зажигал блестящие точки на серебряных приборах. Охранитель мира оглядел выложенную на блюдах богатую снедь и с изумлением обнаружил жареного зайца: как повелось, если он сам не сотворял горячее, на завтрак жаркого не бывало.
