Майкл Крайтон - Человек-компьютер
— Другими словами, операция прекратит припадки, но не снимет бреда?
— Вполне возможно.
— Я позволю себе сказать по этому поводу несколько слов, — сказал Мэнон, хмуро глядя на Эллиса со своей высоты. — Именно такое направление мыслей у хирургов НПИО и вызывает у меня тревогу. Я не говорю лично о вас. Это общая проблема, стоящая перед всей медициной. Скажем, в отделение скорой помощи поступает больной, который пытался покончить с собой, приняв сильную дозу наркотиков. Что мы сделаем? Промоем ему желудок, отчитаем хорошенько и отпустим домой. От смерти мы его, безусловно, спасли, но не вылечили. Рано или поздно он снова попадет к нам. Промывание желудка не вылечивает депрессию. Оно помогает только от отравления наркотиками.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, но…
— Мне хотелось бы напомнить вам о больном Л. Вы не забыли этот случай?
— По-моему, он не имеет никакого отношения к нашей теме, — сказал Эллис. В ere голосе послышалось раздражение.
— Как сказать, — ответил Мэнон. И, заметив, что многие из присутствующих с недоумением обернулись к нему, продолжал: — Случай с больным Л. произошел в нашей клинике несколько лет назад и наделал тогда много шуму. Мистеру Л. было тридцать девять лет, и он страдал двусторонним поражением почек в терминальной стадии. Хронический гломерулонефрит. Встал вопрос об операции по пересадке почек. Поскольку наши возможности в этом отношении сильно ограниченны, кандидатов на такую операцию отбирает комиссия. Психиатры, члены комиссии, высказались категорически против кандидатуры Л., так как он страдал психозом. Он был убежден, что солнце властвует над землей, и поэтому отказывался выходить днем на улицу. Мы считали, что пересадка почек в определенном смысле может оказаться напрасной. Но в конце концов его все-таки оперировали. Через полгода Л. покончил с собой. Это, разумеется, трагедия. Но суть вопроса в том, не принесли бы несколько тысяч долларов и многие часы квалифицированного труда специалистов, затраченные на пересадку, больше пользы, если бы оперировали другого больного?
Эллис расхаживал взад и вперед, слегка шаркая искалеченной ногой. Это означало, как хорошо знала Дженет, что он ощущает себя объектом нападения. Обычно Эллис тщательно скрывал свой недостаток и его хромота была заметна лишь опытному глазу. Но когда он уставал, сердился, нервничал, он вдруг начинал заметно хромать. Как будто он подсознательно искал сочувствия; не трогайте меня, я калека, но, конечно, сам он этого не замечал.
— Я понимаю ваше возражение, — сказал Эллис. — И, если угодно, при такой постановке вопроса оно обоснованно. Но я хотел бы взглянуть на ситуацию с другой точки зрения. Совершенно верно, Бенсон психически болен и хирургическое вмешательство его, возможно, в этом отношении не излечит. Но что произойдет, если мы вообще откажемся от операции? Выиграет ли от этого больной? Не думаю. Мы знаем, что припадки Бенсона угрожают не только его собственной жизни, но и жизни других. Они уже почти привели его на скамью подсудимых и продолжают учащаться. Операция исключит припадки, и мы думаем, что это принесет больному значительную пользу.
Мэнон пожал плечами. Дженет хорошо знала этот жест — он означал, что профессор оставил надежду переубедить оппонента.
— Еще есть вопросы? — спросил Эллис.
Больше вопросов не было.
— Он так и остался при своем мнении, — сказал Эллис, вполголоса выругался и вытер лоб. Дженет Росс шла рядом с ним мимо стоянки автомашин к лабораторному корпусу Лэнджера.
Близился вечер, и солнечный свет постепенно терял яркость и становился оранжеватым.
— Он ведь прав, — сказала она мягко.
Эллис вздохнул:
— Я все забываю, что вы на его стороне.
— Почему бы это? — спросила Дженет и улыбнулась. Как штатный психиатр НПИО, она с самого начала высказывалась против того, чтобы Бенсона оперировали.
— Послушайте, — сказал Эллис. — Мы делаем что можем. Было бы прекрасно полностью вылечить его. Но это не в наших силах. Мы можем только помочь ему. И поможем.
Дженет молчала. Говорить не имело смысла. Она уже много раз высказывала Эллису свое мнение. Операция может не помочь, более того, она может привести Бенсону вред. Она не сомневалась, что Эллис прекрасно это понимает, но упрямо не желает думать о такой возможности. Или ей так только кажется?
Собственно говоря, она относилась к Эллису не хуже, чем к другим хирургам. Но Дженет считала, что в хирургах слишком уж сильна потребность в действиях (недаром они почти всегда мужчины) — в конкретных, физических действиях. В этом смысле Эллис даже был лучше многих из них. До Бенсона он благоразумно отверг двух кандидатов на эту операцию, и она прекрасно понимала, как нелегко ему было поступить так, какое нетерпение его снедало.
— До чего все это противно! — сказал Эллис.
— Что именно?
— Да политика! В этом смысле операции на обезьянах куда приятнее! Никакой политики.
— Но вы же хотите оперировать Бенсона?
— Я готов, — сказал Эллис. — Мы все готовы. Сделать первый большой шаг необходимо, и время для этого настало. — Он посмотрел на нее. — Почему у вас такой вид, словно вы сомневаетесь?
— Потому что я сомневаюсь, — ответила она.
Они подошли к лабораторному корпусу. Эллис пошел на обед с Макферсоном — политический обед, объяснил он раздраженно, — а Дженет поднялась на четвертый этаж.
За десять лет неуклонного роста нейропсихиатрическое исследовательское отделение постепенно заняло весь четвертый этаж корпуса. Стены на других этажах выкрашены в мертвый, холодно-белый цвет, но помещения НПИО переливались всеми цветами радуги. По идее это должно было успокаивать больных, вселять в них оптимизм, но на Дженет эти яркие стены действовали угнетающе. От них веяло неестественностью и искусственной бодростью, точно в детском саду для умственно отсталых детей.
Дженет вышла из лифта и обвела взглядом приемный покой: одна стена тут была ярко-голубая, другая — красная. Такими стенами, как и почти всем остальным, НПИО было обязано Макферсону. «Странно, — подумала Дженет, — насколько организация всегда отражает личность своего руководителя». Макферсона отличал безграничный оптимизм, и было в нем что-то от веселенькой атмосферы яслей и детских садов.
Но человек, решивший, что Гарри Бенсона следует оперировать, не может не быть большим оптимистом.
В отделении было тихо — рабочий день кончился, и почти все ушли. Она шла по коридору мимо разноцветных дверей с табличками ЭХОЭНЦЕФАЛОГРАФИЯ, КОРТИКАЛЬНЫЕ ФУНКЦИИ, ЭЭГ, ТЕМЕННАЯ ОБЛАСТЬ и ТЕЛЕКОМП в конце коридора. Работа, которая велась за этими дверями, была такой же сложной, как и названия на табличках. А ведь это только больничное крыло отделения, которое Макферсон называл «прикладным».
