Андрей Басирин - Грааль никому не служит
Раздеваться не хотелось. Тогда врачиха глянула на меня поверх очков и осведомилась, не нужна ли помощь. Я представил, как она будет помогать, и меня передёрнуло. Я принялся стягивать рубашку.
Потом и вовсе началась ерунда. Меня завели за ширму, и медсестра – та, что хихикала – принялась меня ощупывать. Делала она это бесцеремонно, ничего не стесняясь. Потом ещё и шуточки отпускать начала. Насчёт настоящих мужчин, которых сразу видно. Дура.
Меня проверили на таинственных аппаратах, которых не было в интернате. Заставляли приседать, облепив присосками и электродами. Затем загнали в пахнущий озоном цилиндр.
Напоследок врачиха посадила мне на предплечье поблёскивающего медью жука и приказала держать так три часа, не снимая. Лишь после этого мне разрешили одеться. Хорёк уже ждал за дверью, и мы отправились к его превосходительству Рыбакову.
Тут-то и началось самое страшное. У меня прихватило живот и начала болеть голова. Когда я сказал об этом Хорьку, тот высказал мне всё, что слышал от Николая Джоновича. И даже больше.
После этого я решил терпеть, чего бы это ни стоило. А ведь мне же ещё собеседование проходить!
* * *В кабинете Визионера царил летний полумрак. У стены стоял шкаф, заполненный книгами; среди корешков ярким пурпуром выделялись руны Тевайза. Тёмные шторы закрывали окно. Лёгкий ветерок доносил с улицы аромат роз и винограда «изабелла». Сам Рыбаков сидел за столом, изучая пластики, в которых я узнал своё медицинское заключение.
– Присаживайся, Андрей, – кивнул он, не отрываясь от бумаг. – Подожди, я сейчас, – и перевернул лист.
Я боязливо подсел к столу. Передо мной лежала тетрадь в обложке под агат да скреплённые грубой застёжкой два пластиковых листа. Это имперский компьютер, нотпаг, я такие видел. Один лист – клавиатура, другой – экран. Ещё я заметил на столе рунархскую лампу в виде голой женщины с кошачьей головой, а больше ничего не было. Визионер жил аскетично.
Значки и текст на медицинских пластиках вспыхивали чёрно-белыми разводами. Без имплантата не разобрать. Визионер читал сосредоточенно, едва заметно шевеля губами. Странно: нас учили, что текст при чтении проговаривают лишь варвары из отсталых миров. Визионер на варвара не походил. На генерала тоже – по крайней мере такого, какими их изображают в фильмах. Ни росту, ни солидности. Сам худенький, на голове – мальчишеский хохолок. Больше всего он напоминал мне древнерусского военачальника Суворова, каким его изображают на старинных картинах.
Медицинский жучок напомнил о себе: переполз к сгибу локтя, вызывая страшный зуд. Я украдкой почесал предплечье. В животе булькнуло, и я сжался. Рыбаков наконец закончил читать и повернулся в кресле.
– Ну-с, господин Андрей Перевал, – он заговорщицки подмигнул: – Как тебе «Авалон»?
– Ничего так, – сдержанно отозвался я. – Нормально.
– Нормально, значит. – Он словно не ожидал иного ответа. В глазах его прыгали насмешливые искорки.
Я же продолжал, не замечая иронии:
– А как вы сделали… ну вот… всё это? – Я обвёл взглядом комнату, указывая одновременно на стол, окно и ковёр на полу.
– Ты имеешь в виду иллюзис? Летний город?
Он подошёл к окну и поманил меня пальцем. Я поднялся следом.
– Вот, смотри, – Визионер откинул штору. Окно было распахнуто настежь, и за ним виднелась живописная улочка. Я сразу почувствовал, что это земной городок – маленький, уютный и очень жизнерадостный.
По кирпичным стенам вился виноград. Девушка в пыльной юбке, белой блузке с закатанными рукавами и бордовой косынке несла на плече корзину, прикрытую мокрым полотном. Меж крышами домов проглядывало бирюзовое море в белых пёрышках волн.
– Ты можешь даже вылезти в окно. Растереть в пальцах виноградный лист, поговорить с девчонкой. Увлекаться не советую: когда придёт пора возвращаться, это может оказаться трудновато.
Он задёрнул штору и достал свой брелок:
– Тебе ведь выдали такой? – Я кивнул. – С его помощью можно настраивать обстановку в комнате. Правда, пока у тебя нет имплантата, придётся делать это голосом. – Визионер протянул мне брелок: – Попробуй, прикажи что-нибудь. Давай.
Льдисто-голубые глаза Визионера смотрели требовательно. Я понял: это не просьба, а приказ.
– Да, это часть испытания, Перевал, – подтвердил Рыбаков. – Быть срединником – означает повелевать своим сознанием. Воображением. Мечтами.
– Ну хорошо, – согласился я. – Хочу, чтобы за окном появились горы, – и я скосился на собеседника, ожидая подтверждения.
Тот не отреагировал. Я потянул край шторы; к моему разочарованию, картинка за окном не изменилась. Тот же город, тот же виноград. Только рыбачка в белой блузке ушла, а по брусчатке, жизнерадостно тявкая, носился пёс. Щенок, наверное: он пытался поймать свой хвост.
– Попробуй ещё раз, – бесцветным голосом предложил Визионер.
Ладони взмокли. Медный жук ползал где-то под мышкой, щекоча, и от этого путались мысли. Я изо всех сил попытался сосредоточиться, преодолевая страх и головную боль.
Если не получается сразу изменить пейзаж – может, сделать это по чуть-чуть? Море – пусть станет серо-стальным, холодным. Небо утратит васильковую синь и оденется в пену облаков… Стены домов раздвинутся, уйдут в даль, сменившись поросшими мохом скалами.
Ничего не изменилось.
– Ладно, – сказал Визионер, забирая у меня брелок. Голос его ничем не выдал разочарования, но я остро почувствовал, что он думает. Глупец, хвастун! Насмотрелся фильмов и туда же – в экзоразведчики, модификантом!
К горлу подкатил комок. Вот только расплакаться мне сейчас не хватало.
– На, выпей, – Визионер достал из шкафчика кувшин с рубиновой жидкостью и гранёный стакан. Я отхлебнул, не чувствуя вкуса. В нос шибануло запахом «изабеллы» – точно так же пахло из окна, только слабее.
– Это ни о чём не говорит, – пояснил Визионер, словно пытаясь меня утешить. – Если ты правильно ответишь на вопросы, мы тебя примем. Просто придётся потратить больше времени. То, чем другие воспитанники обладают изначально, в тебе придётся развивать. – Он налил соку и себе, пригубил. – У тебя не возникло желания вылезти в окно?
Я покраснел – почти так же, как там, в медблоке:
– Нет, господин генерал.
– Тебя так воспитывали, – покачал он головой. – Ничем не интересоваться, быть почтительным, верить взрослым. – Он протянул руку и зачем-то пощупал ткань рубашки: – Ты всё ещё носишь рубашку, которую подарила мать. Но рано или поздно её придётся сменить на настоящую мужскую одежду. Что ты делал на озере?
Врать Визионеру было бессмысленно.
– Я поспорил с Валькой. Это один мальчишка у нас. Он как бы мне товарищ, но на самом деле мы враждуем. Даже не враждуем, а так… Ну, подначиваем друг друга. Он сказал, что я не смогу… в общем, ночью… в озере. Потому что побоюсь Рыцаря.
