Зубачева Татьяна - АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2
— Спальников тоже всех. И лагерников.
— Я понял, — кивнул Джонатан. — Но это бросить всё, и заниматься только этим, — и помолчав, решительно сказал: — Нет, Фредди, на это я не пойду.
— Я знаю, — спокойно сказал Фредди. — Не трепыхайся, Джонни. Я не сказал: "да". И он не просил. Просто… высказал желание. Пойми, он не знает нас.
— Так уж не знает. Слайдеры ему нарассказали.
— А что они знают? Нет, Джонни, если кто и проинформировал его, то Генни. Капитан.
— Это мы знали с самого начала. И полезли.
— Стоп, Джонни. Я же сказал. "Нет" надо приберегать на крайний случай. А пока… Если держаться слов, то нас просили только поговорить с Эркином.
— С ним будешь говорить ты. Я ещё хочу жить, Фредди. А он за предложение пойти к врачу… — Джонатан усмехнулся. — Представляю, что он сделает с предложившим.
— Мг. Но это как предложить. Аргументы док выдвинул… интересные.
— Вот ты и проаргументируешь. И вообще, — Джонатан свирепо выдвинул нижнюю челюсть, — все проблемы с пастухами старший ковбой улаживает.
— У хорошего лендлорда, конечно, — готовно согласился Фредди.
— А я о чём и говорю. Вот и займись.
— Вывернулся, — одобрил Фредди. — Ладно. Мы всё равно туда в декабре собирались.
— Всё, я сказал. Это на тебе.
— Ла-адно, — повторил в растяжку Фредди, смешно не так копируя, как передразнивая алабамский говор. — Завтра с утра на вручение дипломов. Не забыл?
— Нет, конечно, — улыбнулся Джонатан.
— Хоть посмотрим, как это выглядит.
Джонатан кивнул. Они оба вспомнили одно и то же…
…Поезд идёт неровно, толчками. И при каждом толчке их шлёпает всей спиной о деревянную обшивку вагонных скамеек или толкает навстречу друг другу. Одного толкает, другого шлёпает. И опять… и опять… и опять… За окном что-то серое, мокрое, противное. При очередном толчке Джонатан не выдерживает и ругается. Фредди кивает.
— Иначе нельзя, Джонни.
— А то я не знаю! Просто обидно. Три года… и псу под хвост. Ты только молчи, Фредди, не говори ничего, — у Джонатана дрожат губы. — Я ж в самом деле… обо всём забыл, только это. Мне самому интересно стало. Я ж… полгода не играл совсем, над дипломом сидел.
Джонатан стискивает зубы, не давая вырваться лишним и опасным сейчас словам. И опять ругается. Грубо, как пропившийся ковбой.
— Я читал твой диплом. Интересно.
— Фредди! Я ж просил. Молчи.
— Молчу, — кивает Фредди.
Джонатан смотрит на часы и с силой бьёт кулаком по скамье.
— Пять минут как начали. Мою папку ищут. Меня… ищут.
— Не трави себя, Джонни.
— Я сам тебя вызвал. Я знал, что этим кончится. Ну… сволочи! Не прощу, никогда не прощу. Слышишь? Сдохну, не сдамся. Я ещё посчитаюсь с ними.
Фредди кивает. Так оно и бывает. Тяготу держат, а на пустяке срываются. Джонни надо пересилить себя…
…— Я не закончил счёты, Фредди.
Джонатан идёт не спеша, небрежно засунув руки в карманы всё ещё модного плаща. Последние годы из-за войны модным считалось всё, что моложе десяти лет. А Джонни надо соответствовать.
— Ты выжил, Джонни.
— Но я не закончил. Счёт не закрыт. Это пустяк, знаю. Но что я недоучкой остался, это я тоже в счёт ставлю.
— Не иметь диплома и быть недоучкой… Неужели тебе важны бумажки, Джонни?
— Бумажки? Диплом — не бумажка. Для меня. И для тебя тоже.
Фредди неопределённо пожал плечами. Джонни заводится редко, но капитально. Спорить не стоит. Пусть выговорится. Как тогда. Но Джонатан уже замолчал. Не спеша, очень тщательно закурил.
— Всё, Фредди. Я в порядке.
— Вижу.
Джонатан с удовольствием затянулся.
— А русские сигареты и впрямь очень даже ничего.
— Да. Я вот о чём думаю, Джонни. Останутся русские или уйдут, но связи надо налаживать в любом случае.
— Согласен. Но мы слишком мало знаем о России.
— Но это и наш плюс. Ты здорово ввернул, что мы не были на Русской территории.
— Говорить правду легко. Не надо ничего запоминать. Конечно, по отношению к русским на нас ничего не висит. И насчёт нашего… клада. Пригласим, я думаю, капитана и покажем ему… чтоб не доводить до конфискации.
Фредди кивнул.
— Я думаю, бокалы. Раз гербы неизвестны, то всякое может быть. И большой крест. Я такого никогда не видел.
— Я тоже. А остальное… посмотрим.
— Из Колумбии завернём в Бифпит…
— Нет, Фредди. Из Колумбии сразу в имение. А уже оттуда можно и верхом сгонять.
— Резонно, — усмехнулся, передразнивая его Фредди.
И Джонатан радостно облегчённо захохотал.
* * *
Дрова привезли, как и тогда, рано утром, практически на рассвете.
Но на этот раз они знали заранее, и Андрей, предупреждённый Эркином, пришёл сам. Так что они помогли разгрузить — и получили за это с шофёров. Немного, но всё-таки. И взялись за работу. День был серый, пасмурный, то и дело начинался мелкий и какой-то по-осеннему противный дождь, и если за их работой и следили, то только из окон.
Слаженная привычная работа. Как и тогда, они начали с дальнего конца. Как и тогда, пилили и кололи сразу на три сарая. И привычно негромко беседовали, не прерывая работы.
— Кормят как?
— Как и тогда. Вскладчину.
— Ладно. А ничего дрова.
— Те лучше были.
— И эти просохнут. А эта, смотри, так сарай и не сделала. У неё же из-под навеса покрадут всё.
— Её проблемы, — хмыкнул Эркин.
— Кто бы спорил, — кивнул Андрей.
О починке лестницы и том обеде он молчал вмёртвую. Эркин раньше боялся, что сорвётся Андрей, скажет что-то, намекнёт… но Андрей умел, когда надо, молчать.
— Слушай, — Андрей тихо засмеялся, — тут поп объявился, не видел ещё?
— Кто?
— Поп. Ну, священник. Priest. Я раньше не видел его. Тощий, длинный. И одет… не по-людски.
— А, — незаметно кивнул Эркин. — Видел.
— Не цеплялся он к тебе?
— С какого хрена я ему?! А к тебе что…?
— Да иду я третьего дня со станции, — начал Андрей. — Умотались мы тогда с ящиками этими, в рубчик, помнишь?
— А, помню. Дурынды все в рёбрах и уцепиться не за что. Они?
— Во-во. Ну, иду, ногами за мостовую цепляюсь. А он, видно, за пьяного принял. И начал. Про образ божий…
— И что мы все братья во господе?
— Ага! Так он и тебя заловил?
— Да нет, — Эркин усмехнулся. — Он сюда приходил. Я лучину щепал и видел, как он по домам ходил. Ну и… послушал немного.
— А к тебе не подходил, значит?
Эркин долго зло молчит и наконец выпаливает длинное замысловатое ругательство. Андрей понимающе кивает. Значит, нельзя Эркину об этом говорить. Видно… как ему самому про отца. Ладно. Но кое-что всё-таки надо обговорить.
