Виктор Колупаев - Разноцветное счастье
- Пусть будет без "тоже".
- Хорошо. Но при чем тут "не жалеешь"?
Пластинка пела:
Возьми меня, возьми меня
В чужие города...
Ну и ладно! Тридцать процентов счастья - это тоже немало. К врачам не буду обращаться!
Возьми меня, возьми меня
В чужие города...
- Уходи, - сказала Нина. Это было сказано с таким вызовом, с такой болью, с такой отчаянной решимостью, что я понял: сейчас, в это мгновение, она перестанет быть тихой, сбросит с тебя тщательно скрываемую покорность выдуманной судьбе, страх перед возможностью потерять маленький кусочек уже имеющегося счастья, страх перед неизвестным. Теперь она сама станет решать свои проблемы, не дожидаясь, когда Сергей позволит ей это.
Тихое, спокойное, розовое счастье. Работа, не слишком скучная и не слишком интересная. Муж, исправно приносящий домой деньги. Варка обедов, стирка белья. Вечером телевизор до одурения. Все правильно, все в меру. Все как у людей!..
И все, как на лезвии бритвы! Между счастьем и горем, в какой-то вязкой пустоте, когда даже отгоняешь в страхе мысль, что что-то может быть по-другому, не так ровно и спокойно, однажды и навеки заведено.
Говорят, что нельзя предсказать будущее. У некоторых людей - можно. И на день, и на год, и на всю жизнь. Прямая линия, где даже под электронным микроскопом не различишь бугорков и впадин, взлетов и падений.
- Уходи! - сказала Нина.
- Нет.
- Тогда возьми меня, возьми меня с собой...
- Нина. Все-таки ты меня любишь...
- Ну зачем тебе слова? Разве дело в словах? Разве нужно об этом говорить? Ты должен чувствовать это всегда, каждое мгновение, без слов...
- Спасибо, милая...
Часто бывает так: нравятся глаза, манера танцевать, умение быть в компании веселым, остроумным. И уже - "Люблю". А ей не нужно слов. Почему же я всегда ждал, что она скажет, чуть ли не бросится мне на шею, заплачет и засмеется от радости? Розовое счастье все еще сидит во мне! Я наговорил ей столько слов, хороших и злых. Напыщенный и иногда сентиментально страдающий, я думал, что понимаю ее. И хотел, чтобы поняла она.
- Я бегу к тебе! - крикнул я.
Она понимала все. Давно. Сколько же времени прошло?
- Не нужно. Я приду сама.
Я поднял голову. В окнах ее квартиры горел свет. Музыки уже не было. Слышались голоса. Это расходились ее подруги.
- Ты знаешь, что нас ждет? - спросил я.
- Знаю. Все равно будут и обеды, и грязная посуда, полы, телевизор.
- И все?
- Нет. Каждый день будет новый. Я знаю, будут и слезы, и размолвки. Ты ведь вспыльчив. Все будет.
- И ты не боишься?
- Нет.
Погас свет на кухне. Мне не нужно было глядеть в окно, чтобы знать, что она делает сейчас. Вот она стоит посреди комнаты. Что она оставит здесь? Воспоминания, свои сомнения, страх, частицу своей души? Все равно трудно. Все ведь с виду было правильно. "Какая семья!" - говорили соседи. Они никогда не ругались, даже крепко не ссорились. А счастья не было...
Нина подошла к Наташеньке, погладила ее, спящую, по головке. Может быть, в этом самая главная проблема?
- Нина, я ничего тебе не обещаю, кроме одного, что нам будет трудно. И соседи будут говорить: "Ну как они живут?" И никогда толком нас не поймут. Что за жизнь, если ее понимают все, кроме нас? Пусть будет наоборот.
Она вдруг подошла к окну и посмотрела в темноту. Она не могла видеть меня. Она не знала, что я здесь стою.
- А если это пройдет? - спросила она. - Что будет с тобой? Что будет с нами?
Даже здесь она не спросила, что будет с ней. Что будет с нами? Не знаю. Это уже не имеет значения, если мы перестанем понимать друг друга.
Я даже не помню, когда увидел ее в первый раз. Это не осталось в памяти. Только: "О-о! Сережка женился! Молодец!" Потом видел ее и десять раз и сто. И ничего не менялось. Мир оставался прежним. Она всегда молчала. Петь - не пела вообще. Было даже странно. Мы по праздникам, после тостов, начинали танцевать, обязательно со всякими чудачествами, горланили песни, кто громче. Со стороны это, наверное, было не очень красиво. А кому из нас приходило в голову посмотреть на себя со стороны?
Потом я заметил, что она все время улыбается. Тихо, незаметно и грустно, словно уже давным-давно все про нас знает. А Сергей как-то стеснялся, сторонился ее. Он был веселый парень, но себе на уме. Не знаю, что у них произошло, но только это было очень похоже на то, что у нас с Мариной.
И однажды, я понял, что она все время ждет чуда, каждый день, каждую секунду. Чудеса происходят, только их никто не замечает. Она ждала чуда, а Сергей не верил в чудеса и ее заставлял не верить. Чудес не бывает! Ерунда все это! А она не хотела не верить. И тогда он пришел к мысли, что она ничего не понимает в этой стремительной, рациональной, не терпящей сомнений жизни, которая нас окружает. Он пожалел ее и оставил ей только домашние заботы. Не понимает - не надо. Он все будет решать сам. Примеров много, все правильно. У Сергея был железный характер и крутой нрав. Он никогда не колебался, не сомневался, все решал сразу, и все у него получалось. Так должно было быть и на этот раз.
Но произошла осечка.
Стоило только раз взглянуть на нее, когда она была одна, чтобы понять все. Ничего у Сергея не вышло. Нет, взглянуть не один раз. Может быть, миллион! И лишь в миллион первый раз увидеть. _Это_ не лежит на поверхности. _Это_ спрятано очень глубоко в душе.
Сначала мне было просто любопытно: отчего такая тихость у человека? Потом я начал понимать, но медленно, медленно. Она не хотела жить, как раз и навсегда заведенный робот с заранее запрограммированными неприятностями и удовольствиями. Не хотела, но считала, что ничего нельзя изменить.
Медленно, ужас, как медленно, я разобрался в себе. Ведь все в моей жизни было нормально, "как у людей". Пусть будет у Эдика и Инги любовь с первого взгляда, а у меня с миллионного.
...Чуть заметная полоска зари горела на горизонте. Дома засыпали.
- Что будет с тобой?
- Не знаю, Нина. Я этого не знаю. А с тобой?
- Я сейчас выйду. Подожди. Холодно.
Она скользнула с балкона в комнату.
"Сейчас что-то произойдет, - подумал я. - Что? Сейчас Нина будет здесь. И еще что-то. Что?"
Что-то забухало, как огромные часы. Ближе. Громче. Где-то во мне. Из-за угла дома показалась безмолвная женская фигурка. Стук молота раздавался все ближе, все громче. Я уже ничего не слышал, кроме этого знакомого и странного, страшного звука.
Нина сжала лицо в ладонях, нагнула голову и торопливо шла, почти бежала в мою сторону.
И в это время что-то взорвалось у меня на руке. Над ухом кто-то противно хихикнул. Я машинально отвел руку в сторону. Рукав рубашки был разорван, в каплях крови. Я понял, что это такое.
- Нина! - закричал я и бросился ей навстречу. - Сними свой браслет! Сними!
