Владимир Контровский - Трудно быть богом обитаемого острова
Ирония, прозвучавшая в последних словах Рудольфа, не соответствовала мрачному выражению его лица, и Максим не мог понять, шутит Сикорски или говорит серьёзно.
— Так что же мне делать?
— На недостаток дел и забот нам с тобой, Мак, жаловаться не придётся. Мы займёмся упорядочиванием — кстати, придумал я, как будет называться твоя должность во Временном Совете, надо будет провести это предложение на ближайшем заседании. За наши северные границы можно не беспокоиться: я связывался с землянами-прогрессорами, работающими в Хонти, и развитие ситуации в неблагоприятном для нас направление заторможено — пока заторможено, а что будет через месяц, сказать трудно. И есть ещё экзотическая Пандея, от которой можно ожидать чего угодно, есть Дикий Юг, и есть Островная Империя с её белыми субмаринами. Но сегодня мы имеем возможность сосредоточиться на внутренних проблемах страны — проблем этих по горло.
— Инфляция…
— Не только инфляция — экономика вообще, больная экономика, требующая лечения. Это будет посложнее, чем стрелять и взрывать, хотя стрелять, полагаю, нам ещё придётся. В стране растёт преступность — неизбежное следствие развала карательного аппарата Отцов и отсутствия дееспособной центральной власти. Так всегда бывает в смутные времена, было такое и на Земле. Спекулянты наглеют, а люди голодают — дело может дойти до голодных бунтов. Запасы зерна пока ещё есть, нужно только сделать так, чтобы они дошли до людей, а не обогатили кучку беспринципных дельцов, готовых на всё ради выгоды.
Выгода, подумал Максим. Неужели какая-то там выгода, да ещё выраженная в каких-то там деньгах, может быть ценнее человеческих жизней? Ерунда какая-то…
— Тебе трудно это понять, — Сикорски словно прочёл его мысли, — но в этом диком мире слово «выгода» — очень весомое слово, и даже ядерная война, опустошившая половину континента, началась из-за выгоды. Выгода — или, точнее говоря, прибыль, — это основа всей саракшианской экономики, это её основной принцип. Экономика лежит в основе общества, а монархия, диктатура, республика — это формы правления, которые вторичны по отношению к экономике. На Земле экономика существует для людей, а здесь, на Саракше, наоборот — люди для экономики. Саракшиане — топливо, пища для своей экономики, и по-другому здесь быть не может. Обитатели Саракша не доросли до экономики земного типа, и мы с тобой не можем это изменить в одночасье. История неспешна — её не пришпорить и не погнать вскачь без применения форсированных методов, чреватых непредсказуемыми последствиями. Мы, земляне, можем только попытаться сделать местную экономику менее человекопожирающей и постараться, чтобы она перестала порождать уродливые формы правления. Прогрессоры — не боги, они не всесильны. Мы не можем легко и просто изменить человеческую природу — это тебе не электронную схему перенастроить. Хотя…
Просветители, подумал Максим. Подпольщики-просветители — честные, искренние и очень неглупые люди. Просветители считали башни мощным средством воспитания народа. Современный человек по натуре — дикарь и зверь, говорили они, и воспитывать его шаг за шагом, классическими методами — на это уйдут тысячелетия. Причём на пути к будущему обязательно будут срывы и откаты к прошлому — восхождение к вершине даётся с трудом, а падение не требует никаких усилий: расслабился — и падай вниз, наслаждаясь свистом ветра в ушах. А с помощью башен за время жизни одного поколения можно выжечь в человеке зверя, можно научить его добру, любви к ближнему, можно привить ему неприятие лжи и жестокости и стойкое нежелание жить жизнью одноклеточного создания, озабоченного лишь удовлетворением первичных примитивных инстинктов, не требующих включения разума.
— Вы имеете в виду излучатели? — спросил он напрямик.
— Излучатели? — в глазах Странника мелькнул огонёк, промелькнул — и тут же погас. — Излучателями интересуются многие. Тайны излучения не существует, засекречены только технические детали. Излучатели обслуживались тысячами людей — операторами, техниками-ремонтниками, монтажниками, — и наивно полагать, что все эти люди даже не догадывались о том, для чего предназначены эти установки. Есть такая поговорка «Шила в мешке не утаишь», и она вполне применима к психотронным генераторам. Эти машины были созданы гениальными людьми, вот только, как это часто бывает, создатели генераторов почему-то не предвидели, как и для чего будет использовано их изобретение. А может быть, они это и предвидели, но всё равно работали, работали как одержимые, стараясь добиться успеха во что бы то ни стало. Парадоксы мышления учёных умов — у нас на Земле великий Эйнштейн приложил немало сил для создания атомной бомбы, а потом с неменьшей энергией боролся за полное запрещение ядерного оружия. Но такие открытия не закрываются — выпущенных из бутылок джиннов обратно уже не загнать. Излучатели на Саракше существуют, от этого никуда не денешься, и обязательно найдутся люди, желающие их применить. Ты думаешь, Умник бросил твоего «крёстного отца» Чачу на институт только для того, чтобы выпустить мне кишки? Как бы не так! Нет, эта гуманистическая идея сидела, конечно, в воспалённом мозгу господина государственного прокурора, но его интересовал ещё и мой технический комплекс обслуживания передвижных излучателей — уж кто-кто, а Умник-то знал, что это за штуки такие, и на что они способны. Так что психотронные излучатели на Саракше, думаю, снова будут применены, вопрос только в том, кем и с какими целями.
— Никто и никогда, — медленно произнёс Максим Каммерер, — не включит здесь снова эти дьявольские агрегаты. Никто и никогда, слышите? Я не для того взрывал Центр, чтобы… Так что — никто и никогда, Рудольф.
— Как знать, — спокойно ответил Странник, и в глазах его снова мелькнул загадочный огонёк.
Максим не стал продолжать спор — на эту тему ему не хотелось даже говорить. Он опустил голову, несколько раз глубоко вздохнул, смиряя кровь, гулко ударившую в виски, и спросил тоном дисциплинированного подчинённого:
— Так что вы там говорили о спекулянтах, Рудольф?
ГЛАВА ВТОРАЯ. ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО СВОБОДА
«Какой интересный, нет, своеобразный экземпляр, — думал Максим, рассматривая сидящего перед ним человека (или человечка?). — Вот уж действительно внешность бывает обманчива…».
Человек, смирно сидевший на жёстком стуле перед Максимом Каммерером (Маком Симом, полномочным представителем Временного Совета по упорядочиванию), выглядел предельно безобидным. Пухленький, кругленький, с веснушчатым лицом и курносым носом, человек этот был похож на добренького гнома, вышедшего на пенсию и по этому поводу сбрившего бороду, положенную по штату всем гномам. С волосяным покровом у человечка вообще было негусто: его лысый череп украшала редкая белёсая поросль, жиденькие брови казались выщипанными, а на верхней губе сиротливо торчало всего несколько тонких щетинок. Глаза его, скупо отороченные бесцветными ресничками, выражали оскорблённую невинность, и требовалась немалая наблюдательность, чтобы разглядеть в этих маленьких беспокойных глазках тлеющий огонёк затаённой злобы: на первый (и даже на второй) взгляд человек этот являл собой жертву произвола, и наручники на его запястьях казались чьёй-то глупой шуткой. Человека звали Тихоня Прешт, и это имя полностью соответствовало его внешности и манере держаться — как есть тихоня, и непонятно даже, за что с ним так сурово обошлись.
