Карен Тревисс - Колониальный лекарь
Вездеход затормозил перед самыми воротами, и с подножек спрыгнули двое поселенцев, одетых в грубые рабочие комбинезоны. Оба были вооружены. Их винтовки отличались какой-то благородной простотой, почти изяществом — особенно по сравнению с автоматами миротворцев, выглядевшими довольно неуклюже из-за множества дополнительных приспособлений. Оружие колонистов даже не казалось смертоносным.
— Мы по-прежнему считаем, что это дело относится к юрисдикции гражданского суда, — заявил один их. — Парень был оправдан. Вы не имеете права забирать его!
— У вас была возможность самим передать арестованного аборигенам. — Да Сильва стояла в метре от решетчатых ворот, слегка поддерживая рукой автомат, висевший на ремне. — Как старший представитель военного командования на этой планете я наделена правом вводить чрезвычайное положение, если колонии угрожает серьезная опасность. А опасность существует, и она более чем реальна. Если мы не выдадим преступника туземцам, нас всех перебьют, и колония прекратит свое существование.
— Норники — животные, а не люди, — последовал ответ. — Они просто убьют парня. На их совести уже есть несколько смертей. Вы должны наказать их, а не воевать с нами!
— Если они животные, следовательно, по закону они не несут вообще никакой ответственности, — парировала Да Сильва, и я подумал, что до сих пор обмен мнениями происходил на редкость цивилизованно. Только автоматы в руках солдат немного портили дело. — Если же они не животные, — продолжила Да Сильва, — значит, у них есть право судить и наказывать каждого, кто совершит преступление на их территории. Выбирайте, какой вариант вам больше нравится.
Она все-таки сумела сбить их с толку. Логика была на ее стороне, и двое поселенцев растерялись, но тут из кузова вездехода стали выбираться остальные. Их было человек тридцать, и все вооружены винтовками или дробовиками. Но когда кто-то из них повернул оружие в сторону базы, раздался короткий лязг — это солдаты с нашей стороны дружно, словно по команде, подняли автоматы, наведя их на толпу.
Некоторое время две группы людей стояли неподвижно, прицелившись друг в друга, и молчали. Потом один из поселенцев крикнул:
— Нас здесь две тысячи! Мы все равно освободим парня!
До этой минуты Да Сильва не шевелилась, но сейчас неуловимо-быстрым движением навела автомат на толпу колонистов — со стороны мне даже показалось, что он сам повернулся в нужную сторону. До этого я как-то не думал, что Анна — тоже солдат и умеет прекрасно обращаться с оружием.
— Еще один шаг, и я прикажу открыть огонь, — пообещала она. — Лучше возвращайтесь по домам и не вынуждайте меня к крайним мерам.
— Если вы выдадите парня аборигенам, его кровь будет на вашей совести! Это все равно что самим убить его!
На несколько секунд стало совсем тихо, и я услышал, как шелестит за воротами трава. Норники, разумеется, наблюдали за происходящим, но я не представлял, что они сумеют понять. Впрочем, они ведь совсем неглупы. Аборигены видели ружья и винтовки и знали, для чего нужны эти штуки.
А потом они встали. Норников были сотни и сотни — серых и черных, с копьями и дубинками; они окружали колонистов и слева, и справа, и сзади. Вся эта странная армия стояла, не шевелясь. Даже изготовившиеся для броска копьеметатели застыли неподвижно. Это была грозная сила. При таком численном перевесе норники могли бы одолеть колонистов с их самодельными ружьями даже голыми руками.
Никто из колонистов не двинулся с места. Никто даже не обернулся. Но по запаху и шелесту травы они наверняка поняли: пути к отступлению отрезаны.
— Нет!!! — внезапно выкрикнул я и поднял вверх руки. Зачем — и сам не знал. Все норники, даже те, кто стоял дальше всех от меня, повернулись и посмотрели в мою сторону, и я почувствовал, что сделал глупость. Глупо было кричать «Нет» — это все равно, что разговаривать на человеческом языке с собакой. Вообще было глупо кричать в такой напряженной ситуации, когда любой пустяк мог спровоцировать стрельбу.
Но мой крик странным образом разрядил напряжение. Несколько колонистов обернулись через плечо, потом по одному, по двое, начали опускать ружья. Какое-то движение слева привлекло мое внимание, и я похолодел от страха, решив, что кто-то из солдат готов открыть огонь — ведь даже хорошо тренированные мальчишки могут поддаться панике. Но никто не стрелял. Автоматы миротворцев по-прежнему были направлены на толпу, и в конце концов колонисты забрались обратно в вездеход, включили мотор и медленно поехали по грунтовой дороге обратно.
Впоследствии я узнал, что все столкновение продолжалось чуть больше четырех минут, но мне они показались часами. Потом ворота базы распахнулись, и аборигены хлынули внутрь. Столько норников сразу я еще никогда не видел. Двое военных полицейских вывели из ближайшего здания семнадцатилетнего подростка-колониста, и норники, как стерегущие стадо овчарки, окружили его со всех сторон, вынуждая выйти из ворот. На случай, если колонисты передумают, с ними отправилась двухместная машина с вооруженной охраной, и вскоре поднятая ею бурая пыль скрыла норников из глаз. Единственное, что я видел, это задний борт машины и подростка — низкорослого, наголо стриженого, лопоухого. Он казался слишком заурядным, чтобы быть главным действующим лицом недавней драматической коллизии, и я поскорей отвернулся.
Потом я увидел Да Сильву.
— Вы смелый человек, майор, — сказал я от всего сердца.
— Просто у меня не оставалось выбора, — ответила она, и хотя день выдался прохладным, я разглядел на ее форменном мундире темные пятна пота.
— Не хотите при случае обсудить все происшедшее подробнее, мэм?
Да Сильва улыбнулась.
— Нет. Это было мое решение, Фрэнк; я не хотела бы перекладывать этот груз на тебя.
За последние несколько дней мы как-то незаметно перешли на «ты», хотя на людях я старался соблюдать субординацию.
— А парень точно сделал то, в чем его обвиняют?
Она кивнула.
— Мальчик вообразил себя мужчиной и решил поохотиться.
С этими словами Да Сильва отправилась в главный корпус, так и не упомянув о моей дурацкой выходке, а я побрел к себе в лазарет.
Только по прошествии нескольких часов мне стало окончательно ясно, что я едва не натворил. Той ночью я никак не мог заснуть все думал о том, что из-за меня могла начаться настоящая бойня. Потом я стал размышлять об Анне Да Сильве — ее пристрастиях, увлечениях — и пришел к выводу, что в жизни женщины было не так уж много веселого. Она оказалась, наверное, самым одиноким человеком на базе: коротко сойтись с сослуживцами ей мешали звание и должность, а с гражданским персоналом — возраст.
