Еремей Парнов - Пагода благоуханий
— А почему бы вам, дедушка, не послушать городские новости? — спросил, улыбаясь, монтер, выглянув из люка. — Они и вас касаются.
— Кому нужен неграмотный старик? — махнул рукой Вем. — Не хочется вас стеснять.
— Вы нам совсем не помешаете, — все так же с улыбкой, но настойчиво возразил парень. — Белый нефрит, — позвал он негромко. — Можно вас на минуту?
Девушка с готовностью поспешила на зов. Даже про белье забыла. Но на полдороге спохватилась и вернулась назад. Так, с тазом на голове, стройная и смеющаяся, она взошла на сампан. Белый с горьким дыханием цветок был приколот к ее волосам. «И впрямь как тайская царевна», — залюбовался старик.
— Вы звали меня, братец Дык?
— Побудьте, пожалуйста, тут, наверху, прекрасная Хоанг Тхи Кхюе, пока дедушка Вем будет пить чай.
«Они знают друг друга по имени, и он назвал ее прекрасной», — дрогнуло сердце у старого Вема. Но старик ничего не сказал и покорно спустился вслед за парнем в синей спецовке. Поклонившись гостям, он присел на циновку в самом темном углу, но монах жестом пригласил его подвинуться ближе. На низком столике горела лампа «летучая мышь», на глиняной подставке стояли жестяной чайник с носиком в виде дракона и крохотные старинные чашки. Вем доставал их только по торжественным случаям. В обычные дни они с внучкой пользовались половинками кокоса. Семена лотоса и приторно-сладкую массу в банановых листьях принесли гости.
Монах пришел в простой крестьянской одежде. Только по бритой голове можно было догадаться, что он посвятил себя богу. И еще глаза, увеличенные стеклами сильных очков, открывали самоуглубленное спокойствие ученого человека. Как хозяин и старший по возрасту, Вем, преодолевая смущение, наполнил чашки.
— Вы говорили, что отец девочки умер? — В доме Вема монах держал себя иначе, чем в пагоде. Иной становилась форма обращения к хозяину, менялся и весь стиль речи.
— Мы так решили с внучкой. С того дня, как его отправили на Пулокондор, от него не было вестей. Я справлялся в полицейском управлении, и мне сказали там, что он, наверное, умер.
Монах обменялся со студентом быстрым взглядом.
— Значит, полной уверенности у вас нет? — поинтересовался студент.
Вем только улыбнулся в ответ. Странный вопрос. В чем может быть полностью уверен человек на земле?
— Взгляните на эту карточку. — Студент вынул из бумажника пожелтевшую, в сетке трещин, фотографию.
Монтер услужливо придвинул лампу.
— Конечно, это он, — прошептал Вем, не выпуская из рук фотографию, на которой в полный рост был изображен крепкий мужчина с винтовкой в руках.
— Тогда мы можем поздравить вас с большой радостью! — хлопнул в ладоши студент.
— Разрешите сказать Белому нефриту! — нетерпеливо вскочил на ноги монтер.
— Погоди, Дык, — задержал его монах. — Лучше споткнуться ногой, чем языком. Пусть скажет папаша Вем. Неожиданная радость подобна слишком сильному солнцу. Девочку надо подготовить.
— Отдайте ей карточку, дедушка, — кивнул студент и положил на столик небольшой узелок. — Тут немного денег, товарищ Лыонг откладывал их по пиастру. Он просил вас купить Хоанг самый красивый наряд…
— Это и вправду большая радость! — Вем потрогал куцую седую бородку. — Не знаю, как вас благодарить. Значит, жив… И свободен. Как же это? — он беспомощно опустил задрожавшие руки.
— Ему помогли бежать с Пулокондора, — пояснил студент.
— А люди говорили, что оттуда не убежишь. — Он осуждающе покачал головой. — От дракона рождается дракон, от болтуна — болтун.
— Пулокондор и вправду страшное место, — сказал монах. — Но нет тюрем, из которых нельзя убежать.
— Значит, так, товарищи, — сказал студент, когда старик ушел. — Необходимо точно выяснить, что обещали японцам французы… А мы все гадаем: отзовут Катру или нет?
— Так люди говорят, — пожал плечами монтер Дык.
— «Люди»! — передразнил студент. — Факты нужны… Конечно, один губернатор вполне стоит другого. Катру — беспощадный и крутой человек, притом убежденный антикоммунист, но он не из тех, кто будет выслуживаться перед японцами. Поэтому его отставка, если это не выдумки, очень плохой признак.
— Не нам сожалеть о нем! — упрямо нахмурился Дык. — Не успел Даладье запретить компартию во Франции, как твой Катру позакрывал все наши газеты и клубы.
— Он такой же мой, как и твой, — спокойно возразил студент, пригладив рукой коротко подстриженные волосы. — Скажу даже больше. Власти начали наступление на демократические организации еще до начала войны в Европе, не дожидаясь директив. Только в одном Сайгоне закрыли четырнадцать газет.
— Тогда о чем разговор? — Дык раздраженно выплеснул остывший чай в таз. — Кто, как не Катру, подписал указ о конфискации всего имущества партии и профсоюзов? Пускай катится, пока цел!
— Не горячись, юноша, — подал голос монах. — Как ни жесток, как ни отвратителен империализм, откровенный фашизм много хуже. И если на смену администрации Катру придут люди из японского кэмпэйтай1, для Вьетнама наступят поистине ужасные времена.
1 Тайная полиция по охране «японского образа жизни».
— Вот и я о том же! — Студент мимолетной улыбкой поблагодарил за поддержку. — Надо как можно скорее узнать о намерениях врага, чтобы попытаться сорвать возможную провокацию. Теперь ты наконец понял? — он обернулся к Дыку.
— Я-то понял, — вздохнул монтер. — Только что мы можем? Откуда силы найдем? Тысячи товарищей гниют в тюрьмах! Да и полиция совсем остервенела. Ты хоть знаешь, что в Ханое открыли четырнадцать новых участков? А принудительный набор в армию? На строительство дорог, аэродромов…
— Скажи, Дык, — монах одобряюще потрепал юношу по плечу, — больше ничего не удалось выяснить?
— Пока нет. — Дык огорченно закусил губу. — Никто, по-моему, ничего определенного не знает. Можно лишь гадать о том, с чем прибыл из метрополии этот офицер. Одно достоверно — он не фельдкурьер.
— Уже кое-что… — Монах убавил свет в лампе. — Необходимо все же выяснить, что это за птица. Простого майора во дворец не позовут. А теперь пора расходиться, друзья.
— Ты в город, Дык? — спросил, вставая, студент. — Пойдем вместе.
— Вместе? — замялся Дык. — Но я хотел помочь дедушке Вему…
— Тогда тебе действительно лучше задержаться, — предупредил недоуменный вопрос студента монах.
Один за другим поднялись они по скрипучему трапу и, простившись с хозяином, тихо сошли на берег.
— Вы плачете, Белый нефрит? — тихо спросил Дык, когда рубашка студента, мелькнув голубоватым отблеском, исчезла за поворотом дороги.
— Отдайте мне ваш цветок. Расстаньтесь с последней капелькой горечи.
