Яцек Дукай - Пока ночь
- Какого еще шантажа?
- Я собираюсь шантажировать вас, герр лейтенант Хоффер.
Трудны говорил все это, не меняя ни тона, ни громкости голоса, и до Хоффера начало уже постепенно доходить, во что он вляпался.
- Ты считаешь, будто генерал хоть на миг поверит твоим словам?
- А зачем мне сразу же идти с этим к генералу? Есть и другие люди, готовые даже приплатить мне за информацию о финансовых шахерах-махерах молодого офицерика из штаба. Ведь прямо из училища, правда? Младший лейтенант. Пороха на фронте еще не нюхал, так?
Тем временем мужики уже загрузили на машину первую ванну и направились за второй. Хоффер оглянулся и только сейчас заметил выглядывавшего из кабины собственного шофера, который заслушался ведомым в паре шагов разговором до такой степени, что и не заметил, что сигарета между костлявыми пальцами дотлела уже до конца. Увидав взгляд начальника, он быстро отвел глаза.
Хоффер стиснул зубы. На Трудного он глядел с ненавистью.
- Ты что, думаешь, будто тебе удастся запугать германского офицера? рявкнул он.
Трудны только усмехнулся. Усмешку эту он тренировал перед зеркалом, это была гримаса, отработанная до мельчайшего сокращения мышц, весьма эффективная.
- Это мой хлеб, - сказал он.
Стоявший на краю рампы Гречны фыркнул сдавленным смешком.
Трудны знал, что должен сделать сейчас Хоффер. А конкретно - он должен вытащить из кобуры пистолет и пальнуть Яну Герману в лоб. Любая иная реакция лейтенанта означала бы его поражение. Впрочем, выстрел тоже, но гораздо меньшее. Тем не менее, Трудны был прав: младший лейтенант только-только вышел из училища и еще не видал убитого человека. Так что смерть просто не пришла ему в голову. Он сдался.
- Я вернусь через пару часов. Ты получишь эти деньги, сукин сын.
- Danke sch(n. Heil Hitler!
?????
Трудны отошел вместе с Гречным в угол цеха. Косой остался на улице, прохаживаясь то туда, то сюда, и не вынимая руки из кармана.
Гречный же все еще находился под впечатлением, скаля кривые зубы.
- Ну, блин, пан и молоток...! Так выпендриваться, это ж настоящее самоубийство. Сам нас такими называешь, а что вытворяешь? Ох, пан Трудны, пан Трудны...
- Так чего скалишься? Парень, я с ними дела веду, день за днем, неделю за неделей. Если бы ложился под каждого лейтенантишку, долго бы не выдержал! Мигом бы христарадничать отправился. Они же через одного на лапу берут, кто сколько сможет! Это же мораль армии победителей: понимают, суки, что положено им. Видал эти ванны. В жизни не угадаешь, насколько низкое жалование у генерал-майора вермахта.
- Зато теперь заделал себе врага.
- У вас врагов миллионами.
Что-то бормоча себе под нос, Гречный вытащил и прикурил следующую папиросу - это была какой-то русская отрава для легких, успокоительница фронтовых страхов, завернутая в бумажку смесь сушняка, в которой табака было меньше всего.
- Ладно, тут такое дело, - сказал он, сплевывая мокроту. - Нам нужны счета, заказы и таможенные квитанции на две сотни двухфунтовых банок говядины.
- И откуда они?
- То есть как это? Из Германии, ясное дело. Впрочем, может быть и Бельгия, но уж лучше не выходить за стереотипы; если бы у меня был ящик шампанского, то сказал бы, что от лягушатников, но говядина должна быть из Германии.
- И как оформляется? Фронтовые поставки?
- Угу. Где-то так. Впрочем, неважно. Просто мне нужны эти бумажки, сам теряюсь где-то под Татрами, а дальше мне плевать.
- Это что же, контрабанда в обратную сторону? Что же это за дела такие? Уж если фронтовые поставки, то на кой ляд таможенные квитанции? Что в этих банках, патроны?
- Говядина, разве не слышал?
- Ты, Гречный, не ерепенься. Когда буду людей просить печати поставить, то хочу знать, под чем.
- Чес( слово, ничего трефного.
- И на что мне твое слово; если бы не было трефное, то: primo, вы бы, ребята, этим не занимались; secundo: не приперлись бы с этим ко мне; tertio: вообще не беспокоились бы про бумаги, а сунули бы кому-надо в лапу. Ведь, в конце концов, что такое две сотни банок - четверть кузова, и ни единой границы по дороге, а ведь вы же не собираетесь затолкнуть их бацам в Закопане.
- Господи Иисусе, пан Трудны, ну чего ж пан такой въедливый... Кто б другой подумал, блин: за какую-то мелочевку...
- А что ж ты ко мне с этой мелочевкой приперся? Я знаю, что там в этих банках будет? Кому-нибудь глянетесь, открывают одну, другую, а там, к примеру... ну, я знаю, чегой-то дюже вонючее. Вы размахиваете этими счетами, они на рассвете посещают тех, кто ставил печати, они же говорят: это все чертов Трудны... и въедливому пану Трудному хана.
- Ну ладно, ладно. А нет ли у пана чистых бланков?
Трудны сморщил брови.
- А это уже совершенно другой разговор. На кой было вообще все эти глупости про банки да про говядину? Сразу нужно было. Понятное дело, что чистые бланки имеются, просто обязан я их иметь; только их немного и только для личного употребления. Если бы и пришлось их сплавлять, то уж не ниже рыночной цены, а знаешь по чем теперь ходят хорошие чистенькие бланки? Ну, чего буркалы вывалил?
- Ну ты и сволота, пан Трудны. Или пан нас совсем не отличает от базарных торгашей?
- А как же, отличаю. За заморочки базарных торгашей я, самое большее, могу немного полинять на бабки, а за ваши делишки меня и мое семейство просто пришьют, и не надо мне впаривать про Маршала, Рацлавице, Грюнвальд и, блин, крещение Польши, потому что сам вас перекрещу, и сами будете хари свои на наковальне выпрямлять.
- Ша, ша!
- Что: ша, что: ша!? - рявкнул ему Трудны прямо в лицо, так что на них оглянулись Зенон со своими людьми и оба немца.
Гречный отвел глаза, нервно крутя папиросу между пальцев.
- Только спокойно. Только спокойно. Ну зачем же так вопить. Люди смотрят. Спокойнее надо. И по чем же у вас эти чистенькие бумажки?
Трудны сказал. Блондинчик пожал плечами.
- Передам. Ага, имеется к пану еще одна маленькая просьба. Этот пана дом на Пенкной - там сейчас жилье верное, людей куча и так далее. Нельзя ли, чтобы один человек переночевал пару деньков, а?
- И что же это за человек?
- Ша, ша, в списках они его еще не имеют.
- Но уже вскоре он там будет, точно? Как-нибудь попадет он к ним в гости, а там уже вспомнит и дом на Пенкной, все припомнит.
Гречный рассмеялся. К нему уже вернулась уверенность.
- Ну, про это беспокоиться резону и нет. Не он, не Седой.
- Что, какой-то другой крутой? Вы кого мне подсовываете? Некуда прятать собственных палачей?
- Всего на пару ночей, не жидись пан. С вами дела иметь, это ж гороху нажраться надо... Прямо сочувствую пана подельцам, скряга пан ужасный.
- Ах, какие изысканные комплименты говоришь, пан Гречный, я прямо расплываюсь. Ладно, возьму вашего Седого, но ты скажешь своему Майору, что для моего сына в ваших делишках будет полный стоп. "Панимаишь"? Даже если бы он на коленях вымаливал. Под задницу, и пускай возвращается домой. Никакой работы, даже самой малой. Ничего. Конрад должен быть чистым. В противном случае, я для вас не существую. Одно из двух: или отец, или сын. Двоих нас иметь вы не будете.
