Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 9
— Это может продолжаться часами, — сказал он остальным. Машина выдает нам подробный список всех доступных команд.
Приказав остановить показ, Бертон велел компьютеру отпечатать перечень в восьми экземплярах.
— Я даже не смею спрашивать о списке запретов. Боюсь, он может оказаться бесконечным.
Бертон потребовал проверить все 35793 помещения, и через пару минут компьютер доложил, что, кроме восьми землян, в башне не обнаружено ни одного живого существа. Как, впрочем, и мертвого тоже.
— Однако мы знаем, что Лога имел несколько тайных убежищ, незарегистрированных в памяти компьютера, — задумчиво произнес Бертон. — Он о них почти ничего не говорил, но одна из этих комнат нам все же известна. Вот только где искать остальные?
— Ты думаешь, что незнакомец прячется в одной из них?спросил Нур.
— Не знаю. Во всяком случае, это вполне возможно. Надо попробовать найти его тайные норы.
— Мы можем сравнить реальные размеры башни с теми параметрами, которые указаны на схемах, — сказал Фрайгейт. — Но, мой Бог! Такая работа займет несколько месяцев, и комнаты могут оказаться настолько хитро запрятанными, что мы их все равно не найдем.
— Кроме того, это почти также интересно, как очистка плевательниц, добавил Терпин.
Устроившись на круглом стуле у большого пианино, он начал наигрывать «Рэгтайм ночных кошмаров». Бертон подошел к нему и встал рядом.
— Нам очень нравится слушать твою игру, — сказал он, хотя на самом деле его раздражала музыка подобного типа. — Но сейчас мы обсуждаем жизненно важный вопрос, в буквальном смысле этого слова. Теперь не время развлекаться и переключаться на что-то другое. Нам необходим ум каждого из нас. Иначе мы все можем погибнуть из-за того, что кто-то не принял участия в обсуждении.
Руки Тома продолжали бегать по клавишам, как два больших паука. Он взглянул на Бертона, и его губы растянулись в улыбке. Долгое, утомительное и опасное путешествие уменьшило вес музыканта до ста семидесяти пяти фунтов.
Однако, попав в башню, он упорно поглощал еду и спиртное, и теперь его лицо снова сияло, как полная луна. Большие зубы казались ослепительно белыми на фоне темной кожи, которая, кстати, выглядела немного светлее, чем у самого Бертона. Темно-коричневые волосы не завивались маленькими кольцами, а ниспадали на плечи волнами. На Земле он мог бы сойти за белого, но вместо этого предпочел остаться в черном мире американских негров.
«Я простой ниггер, которого вы можете пнуть, когда захотите, как он иногда шутил, говоря о себе. — И даже в Хорошей Книге сказано, что, если белая нога бьет по черной заднице, в этом нет никакого греха, ибо то творится лишь пользы ради».
После этого он обычно заливался веселым смехом, совершенно не заботясь о том, как относился к его словам собеседник.
— Мне показалось, что легкое музыкальное сопровождение лишь украсит ваши умные речи. Сам-то я не очень рассудителен.
— У тебя прекрасные мозги, и они нам могут здорово помочь, ответил Бертон. — Кроме того, в нашей маленькой армии на счету каждый солдат. Если мы начнем разбредаться по углам, игнорируя реальную опасность, наш отряд превратится в дезорганизованную толпу.
— А ты, значит, будешь нашим командиром, верно? — с усмешкой спросил Терпин. — Ладно, парень, ты меня убедил.
Резко оборвав мелодию, он убрал руки с клавиш и поднялся.
— Веди нас, славный Макдафф.
Подавив вспышку гнева, Бертон отошел к столу. Терпин следовал за ним по пятам, вероятно, строя за его спиной смешные гримасы. Как только Бертон остановился у кресла, музыкант самодовольно занял свое место и с улыбкой уставился в потолок.
— Я предлагаю отложить обсуждение ситуации до того момента, когда мы все ознакомимся с содержанием списка, — произнес Бертон, указывая на устройство, которое складывало и брошюровало листы, вылетавшие из прорези в стене. — Мы можем составить реальный план действий только после того, как поймем свои возможности и ограничения.
— На это уйдет немало времени, — сказал де Марбо. — Похоже, здесь даже не книга, а целая библиотека.
— Тем не менее, нам придется с ней ознакомиться.
— Ты говоришь об ограничениях, и в этом есть резон, — произнес Нур. — Но даже при ограниченном доступе к компьютеру мы обладаем огромными силами, которые не снились даже величайшим королям Земли. Такие силы создают большие возможности, и потому их следует рассматривать как собственную слабость. Они будут подталкивать нас к злоупотреблениям и небрежности. И я молю Бога, чтобы нам хватило твердости противостоять их соблазнам.
— В каком-то смысле мы действительно подобны богам, — сказал мечтательно Бертон. — Люди, наделенные божественными силами, или, вернее, полубоги.
— Полудурочные боги, — поправил его Фрайгейт.
Бертон взглянул на него и с улыбкой сказал:
— Мы через многое прошли на Реке, и она молотила нас, как зерно, отсеивая мякину. Я надеюсь, нам удастся одолеть и это испытание. Хотя… поживем — увидим.
— Поэтому ищите врага не среди чужаков, а в самих себе, подытожил Нур.
И смысл его слов был понятен каждому.
Глава 3
Древнегреческий философ Гераклит утверждал, что судьбу определяет характер.
Бертон вспомнил об этом, расхаживая взад и вперед по своей спальне.
Впрочем, Гераклит немного ошибался, поскольку, несмотря на бесспорное своеобразие, характер каждого человека формировался под влиянием окружения.
Любое окружение тоже являлось уникальным, и каждое место во вселенной по-своему отличалось от других. Более того, характер человека можно было рассматривать как часть среды его обитания. Таким образом, судьбы людей зависели не столько от их характера, сколько от частных возможностей и воздействий окружения, которое включало в себя и весь человеческий род. Эго человека содержало в себе память о каждом месте, в котором тот когда-либо обитал. В каком-то смысле эти воспоминания состояли из более плотной эктоплазмы, и поэтому именно они определяли направления и пути, по которым двигался их передвижное обиталище, то есть человек, считавший себя независимым.
Еще один мудрец, на этот раз еврей, сказал, что «нет ничего нового под солнцем».
Древний проповедник никогда не слышал об эволюции и не знал, что под этим самым солнцем время от времени возникали все новые и новые виды. Кроме того, он не учитывал уникальности каждого новорожденного ребенка — существа доселе невиданного под солнцем и луной. Как и все мудрецы, проповедник говорил лишь полуистины.
И все же, он сказал правду, заявив, что есть время для действия и время для бездействия. Хотя некоторые греческие философы не согласились бы с ним, настаивая на том, что бездействие уже само по себя является действием.
