Аскольд Якубовский - Прозрачник (сборник)
Но человек полз и стонал. Друг, бредя тайгой, встретил Нила, обогрел его. Ополоумевший от радости Нил предложил жить вместе. Он все говорил: Друг, Друг…
Сваритакаксис лечил Нила… Когда Нил однажды проснулся с все еще болевшей, но ясной головой, то увидел Друга.
(А вся дорога представилась ему тяжелым сном, в котором и ногами сучишь, и орешь благим матом.)
Спал Нил крепко, но проснулся и поднял хитрое и скуластое свое лицо. Перед ним стояла тварь из сна. И посему Нил решил, что ему снится.
Но нет сна, а лес, снег и это… («Друг… Друг…» — билось в голове Нила).
— Ты хто? — спросил ошалелый Нил.
Существо ответило птичьим языком:
— Свири… сие…
— С нами крестная сила! — троеперстно осенил себя Нил.
Ничто не изменилось — странная тварь на него поглядывала. Нил потянулся к палке — ударить — и не мог взять ее, так был слаб.
— За грехи мои, — застонал он: тварь одновременно походила и на зеленую лягву, и на бабье любезное ситечко с дырочками. Была она в пояске с какими-то блестящими штучками.
— Ты черт? — спросил он.
— Не-ет, Ни-ил, — по-человечески ответила она. — Я Друг…
Нил облизнул губы. Что бы такое сделать?.. Проверить?..
— Перекрестись! — велел он.
— Ка-ак?
— А так, — ответил Нил, крестясь в убеждении, что обвел черта, который станет неопасным.
Существо повторило жест Нила всеми лапами и осталось как было. Значит, это не черт, а дивная божья тварь, говорящая по-русски.
— Дру-уг, помога-ай, — говорило Нилу существо. И точно, помогает: рядом, на костре, в прозрачном горшке, варится птичье мясо. А рядом другая посуда, и в ней преет то, что слаще сладкого, — каша из саран. Значит, тварь человечий смысл имеет. А ежели разбираться, то все едино дышат на свете.
— Дру-уг, — сказала тварь. — Я-а-а…
— Друг, — отвечал Нил, испытывая странное блаженство.
И зиму они прожили вместе — Нил ходил охотиться с Другом. Тот прямо из-за пазухи стрелял зверей. Огнем. Перезимовали в берлоге, а весной их нашли тунгусы.
Нил перепугался — дикий народ! Набежал верхом на оленях, рогов полно, лес…
А еще у них ножи на деревянных предлинных ручках, и луки, и копья. Словом, вояки. Собаки их сердитые, да и сами хороши, чуть поссорятся, тотчас давай стрелять из луков. Вроде барина, которого по милости Нила карачун взял. Тот стрелялся из пистолетов с соседом, страшнее. Но и стрела в пузо очень нехорошо. Стрела… Все здесь чудно для русского человека!
Житие этих людей странное — кожаные чумы, скитания, едят сырую рыбу, младенцев возят в корчажках, присыпав тертыми гнилушками. И сосать им дают не жвачку в тряпочке, а кусок сырого мяса.
Но прошел страх, понравились Нилу лесные люди. Зовутся эвены, уважают собак. Правильные люди, стариков слушают. И одежда хорошая, меховая. Легкая и удобная в тепло и мороз. А свыкнешься, то и рыба сырая, если мороженая, вкусом коровье мясо напоминает.
Привык Нил, ел и сырое и сушеное мясо.
Ел лесные саранки и ягоды, грибы, что растут здесь, чистые, ровно детки, без единого червяка. Эвены их есть не желают. Друг — тоже. Нил варил их себе одному.
Но что за еда в одиночестве?.. Без соли?..
Не будь Друга, сошелся бы Нил с шаманом. Очень был умственный мужик. К Нилу ходил, о травках лекарственных разговаривал. Но действовал он больше камланием — страхом вышибал хвори!
Нил посмеивался: не так, не так надо. Но и завидовал: работы пустяк, а платят хорошо, оленей, шкуры дают.
Да и лечить хотелось Нилу, привык… Об этом говорил с Другом. И — помогло несчастье. Шаман, леча девицу, полез в дымовую отдушину изображать злого духа и упал оттуда. Он сломал ноги и отшиб печенку. Нил лечил его, и шаман, помирая, велел старикам считать Нила шаманом.
Друг тоже нашептывал.
Теперь колотил в бубен и плясал Нил, после давал пить хворым травяные настои. Когда эвены потребовали полетов Нила за духами и лазанья в дымоход, Нил поговорил с Другом. И теперь Нил бил в бубен, а плясал и головы задуривал Друг.
Появились олени, тридцать, пришлось принять на себя грех, женился — хозяйство! Взял старуху, чтобы все умела. Но сам жил с Другом в отдельном чуме.
Совсем хорошая жизнь, кабы не комары. Стойбище росло, ребятишки были здоровые.
От такой удачной жизни надо бы с Другом петь песни. (Друг умный, он быстро научится петь.) Но и горевал Нил: шаманство — бесовское действо!
Отказаться?.. Но шаман его просил — пляши!.. И правда, отчего не сплясать, ежели добрые люди требуют? Но это дело обманное… А почему и не обмануть человека, если ему этого хочется?.. Друг утверждал, что так всем будет лучше.
Шаман… Сам он верил и не верил в бубен. Спросил его как-то Нил, а тот отвечал ему так:
— Мы не верим, мы боимся.
— Чего?
— Тайгу боимся, амикана (медведя), плохих людей.
Понятно. Как не бояться: тайга!.. Страшновато, хотя и не каторга. А если разобраться, то вообще жить временами не худо — еда имеется, Друг есть. И какой!
Учился Нил выть и в бубен бить. Друг во вкус вошел — летал, плясал, даже чудеса творил. Так, по малости: то зуб кому из железа поставит, то стекло в глаз сунет — и все видно.
Дело пошло. Нилу сделали парку из соболя, упряжь бисером расшили. Но главное — удалось построить передвижную баньку. Друг придумал сделать ее разборной. Воду грели в корчаге. Нил мылся и даже парился.
И все же страшное это камланье, особенно последнее. Чум большой, в нем очаг и все, что положено. Урке, вход.
И дымоход широкий, будто окно. Принесли больного Ильнеаута, что в воду зимой угодил. Теперь он чах, один скелет остался. А хороший охотник. И хотя не страшно за жену и детей: их сообща прокормят, но все равно жаль охотника. Жинка ему иглой грудь вышивала — лечила, — брусники давала. Не помогло, травы тоже не помогли.
Нил к нему приходил и спрашивал, что и где болит. Друг велел ухом слушать — и Нил слушал: хрипела грудь. Чахотка!
Надо плясать.
Собрался весь род — сидят ветхие старики, лежит хворый. Дрожит, ему страшно.
Что же, от хорошего камланья, бывает, и помирают люди — у шамана случалось. И бьет в бубен Нил, страшно Друг пляшет. Будто огонь!
Нил в тугой бубен колотит, скачет. Друг пускает то искры, то дым. То обернется медведем, то сажей мажет всех подряд.
Здорово работали оба. Только знает Нил: здесь камланье и травы не годятся, надежда в другом: вскакивает Друг прямо в больного, в нем исчезает, начинает болезнь вытягивать. Невозможно понять как, но вытягивает. Из него вот простуду вытянул. Большое это чудо (было и другое).
Нил притворяется, что Друг — это Злой Дух. Теперь он Друга будет выгонять. Час бьет в бубен, второй, третий… Больной глаза закатил, а в нем Друг ходит и лечит, ходит и лечит.
