Джон Барнс - Миллион открытых дверей
Обстановка была очень странная. Рембо то серьезно смотрел на нас, то улыбался, то опять становился серьезным. Таким ему было суждено остаться навсегда в видеозаписи, Мы все налили себе еще по стакану и выпили, и решили, что на видюшке Рембо выглядит как-то ненатурально, но ни у кого из нас собственной видюшки с Рембо не было, поэтому нам нечего было предложить Пертцу взамен. Мы пили медленно и размеренно и еще не были пьяны, хотя все шло к тому. Только мы вознамерились встать и отправиться в какое-нибудь другое заведение, где бы нам не было так тоскливо, когда в кабачок вдруг вошел король и направился прямехонько к нашему столику.
В этом стандартном году правил Бертран VIII, тихий застенчивый профессор эстетики, с которым я был шапочно знаком через отца. Следом за королем шагал премьер-министр, выглядевший намного представительнее короля, но все равно казавшийся здесь ни к селу ни к городу в своем старомодном suit-biz.
Ничего более необычного я уже давненько не видывал.
Чтобы в заведение к Пертцу пожаловала столь благородная особа, да еще в сопровождении столь высокого чиновника, и притом оба разряжены, как на парад…
— Аймерик де Санья Марсао? — осведомился король.
— Это я, — ответил Аймерик, встал и поклонился.
Тут и мы наконец вспомнили о правилах этикета и повскакали. Нашему примеру последовали все прочие посетители заведения Пертца. Король величаво кивнул всем присутствующим, жестом повелел всем садиться, а сам подошел к Аймерику.
— Я мог бы отправить посыльного с этим semosta, но в преддверии наступления Тьмы все посыльные разъехались по домам. Боюсь, я явился для того, чтобы сообщить вам, что вы призваны на работу в Особый Отдел, и нынче же вечером мне надо с вами об этом поговорить.
Я начал гадать: когда же она началась, эта галлюцинация.
Аймерик был из тех, кого принято называть tostemz-jovent, puer aeturnus или, на худой конец, Питерами Пэнами. Как правило, после того как Жребий уже пару раз призвал тебя на общественную службу — а такое обычно происходит к тому времени, когда тебе исполняется двадцать пять стандартных лет или около того, — ты можешь спокойненько перебираться из Квартьер де Джовентс в центр города, жениться, обзаводиться домом и хозяйством и посвящать себя серьезному образованию или затевать какой-нибудь проект, посвятив его осуществлению остаток жизни. Мне было двадцать два, и я уже полубессознательно подыскивал себе домишко. Но Аймерика уже четырежды призывали на общественную службу, причем один раз — в теневой кабинет, и при этом он всегда возвращался в Квартьер. На вид ему было тридцать пять, но на самом деле — немного за сорок, если считать те годы, что он провел в анабиозе по пути сюда, и он никогда не питал жгучего интереса к тому, чтобы стать взрослее. Когда я был ребенком, он играл роль моего безумного моложавого дядюшки, а теперь он был одним из моих юных товарищей.
Кроме того, на работу в Особый Отдел призывают в случае крайней необходимости профессионалов высочайшего класса, только тогда, когда с работой не справится никто другой. Короче говоря, такие дела не принято поручать подростку-переростку.
Однако, невзирая на все безупречные причины, согласно которым такое не должно было произойти, оно все-таки происходило.
Как ни странно, единственным, что имело смысл в этом безумии, было то, что король самолично явился для того, чтобы передать Аймерику собственное semosta. Когда с Южного Полюса подступала Тьма, когда небеса становились черными от дыма на две-три недели, все предпочитали посиживать по домам, а Тьма должна была наступить через несколько дней.
Semosta отвергать не принято, поэтому мы все пошли следом за королем и премьером: Аймерик — потому что обязан был идти. А все остальные — потому что законы Ну Оккитана позволяют любому гражданину присутствовать при любых правительственных церемониях. А мы все умирали от любопытства.
Король указал, куда нам надо следовать. Оказалось, что следовать нам надо к ближайшей спрингер-станции, до которой было полкилометра. Этот путь мы проделали пешком, в молчании. Я пытался сообразить, что же все-таки происходит.
Когда мы все втиснулись в кабину спрингера, король сказал:
— Мне следует всех вас предупредить о том, что спрингер перенесет нас в Посольство. Постарайтесь не испугаться яркого света.
Он нажал на стартовую кнопку, и в глаза нам ударил ослепительный, жаркий и режущий глаза желтый свет.
Какой-то нервно вскрикивающий служащий Посольства — толком разглядеть я его не успел: к тому времени, как глаза у меня привыкли к свету, он уже исчез — препроводил нас в конференц-зал, где кто-то жалостливый вывел освещение на привычный для оккитанцев уровень.
На миг у всех нас перехватило дыхание от зрелища, представшего перед нашими глазами. Зал был уставлен настоящей деревянной мебелью (древесина отличалась таким рисунком, что можно было не сомневаться: ее не вырастили искусственно), а все стены оформлены экранами, на которых непрерывно показывались сюжеты из жизни Тысячи Цивилизаций. Некоторые сюжеты были довольно долгими — по несколько минут.
Гарсенда вышла вперед, и я только в этот момент понял, что до того она боязливо жалась к моей спине. Она встала, уперев руку в бок — так она всегда делала, когда желала показать, что то, что она видит, не производит на нее ни малейшего впечатления — особенно тогда, когда на самом деле впечатление имело место.
У посла из земного консульского отдела были седые волосы и лицо в глубоких морщинах. Она была одета в простое черное форменное платье, не слишком отличавшееся от той одежды, в которую рядились межзвездники. Я задумался о том какие вольности она могла себе позволить в одежде и, кстати, в пластических операциях. Мне показалось очень странным то, что, зная наши местные традиции, послом назначили женщину — и не просто женщину, а женщину пожилую и некрасивую.
Первым, что сделала посол, было то, что она велела всем принести кофе. Кофе принесли мгновенно. На все блюдечки были предусмотрительно положены антиалкогольные таблетки. Я бросил таблетку в кофе и заметил, что все остальные сделали то же самое.
Я дал посольской даме несколько призовых очков за то, что она не стала спрашивать, кто все эти люди, но, видимо, проработав здесь шесть лет, она успела ознакомиться с нашими обычаями.
— Прошу простить меня за невежливость, — сказала посол, — но просто для того, чтобы удостовериться… Присутствующий здесь Аймерик де Санья Марсао — тот самый, что родился в Утилитопии, в Каледонии на планете Нансен?
— Бывший Амброуз Каррузерс к вашим услугам, — ответил Аймерик с изящным жестом. Улыбка его выглядела притворно, шутка впечатления не произвела, да, похоже, он и не желал того. Он словно бы хотел выразить свое отношение к происходящему, но при этом не собирался никого развлекать.
