Леонид Резник - Дом в центре (Часть вторая)
Мне приснилось, что я в школе, на уроке испанского языка. От меня требуют, чтобы я по-испански рассказал о походе в рыцарский зал Эрмитажа. А мне так хотелось спать... Меня трясли за плечи дергали за одежду. При этом что-то кричали по-испански, или очень похоже. Я открыл глаза, сел. На полу... Без цепей... В музее, в оружейном зале... Точь-в-точь, как на фотографии из книжки. Где здесь мой топор? Меня окружало несколько человек, бурно жестикулирующих, темноволосых и довольно смуглых. Женщина и трое мужчин. Я попытался встать, но удалось подняться только на четвереньки. Неужели я, все-таки, собака? Нет, в гладком до зеркальности гранитном полу отражался хоть зверски всклокоченный, но человек. Серега Кононов, собственной персоной. А вот с чувством равновесия у меня явный непорядок. Только попытаюсь выпрямиться шатает, как при землетрясении. Я огляделся на висящее на стенах оружие. Ну и ничего себе! Это же музей в Шомроне. Как меня занесло сюда? Без Лестницы? Но ведь и к скелетам меня занесло во сне. И кто может сказать, что тот сон обошелся без наркотиков? Окружающие не оставляли своих попыток разговорить меня. И, если не считать каких-то коротких попыток на непонятных языках, делали это на испанском. Но с каких пор в Израиле говорят по-испански?
4. Другой Израиль.
В ЭТОМ Израиле говорили не только по-испански. Кроме испанского, государственными языками считались еще хазарский (тюркская группа языков) и хиджазский, который больше всего походил на арабский. Незадолго до моего прибытия, в Израиль валом повалили евреи из не на шутку развоевавшихся между собой германских княжеств. Польша заявила, что не останется в стороне от германских дел и, предчувствуя близкую войну, евреи Польши и даже всегда нейтральной Чехии, тоже двинулись в Израиль. За три года прибыло больше двух миллионов. Германцы воевали не на шутку, Польша присоединила к себе Саксонию... Ну, это, наверное, не так уж важно. Суть в том, что два миллиона прибывших говорили на идише. Четыре миллиона собирающихся приехать - тоже. Вставал вопрос о введении еще одного государственного языка, но это только усугубляло проблему разноязычия. В конце концов, правительство сумело уломать религиозные круги и принять закон о введении, через пять лет, единственного государственного языка. Им должен был стать священный язык иврит. Новый закон получил поддержку с самой неожиданной стороны. Хиджазцы, самая буйная и воинственная, но наименее образованная община, дружно проголосовали "за" . Их "почти арабский" был ближе всего к ивриту, да и из-за своей религиозности они почти все прекрасно знали сам иврит. Возможность получить отличную фору перед сефардской интеллигенцией, хазарскими торгашами, а особенно - перед этими новоприбывшими дармоедами из Ашкеназа - радовала. Таким образом вся страна засела учить иврит... Если бы не последействие наркотика в первые часы моего пребывания в музее, я, скорее всего, растолкал бы любопытных, добежал до первой подходящей лестницы и... сидел бы в своей семиэтажной суперкамере со всеми удобствами, слушал бы, позевывая, умные речи Генсека Ивашко, разглядывал бы с лупой фотографии собак разных пород, мечтая найти ту самую, свою. Но я упустил момент. Вначале меня отвезли к медикам, те сделали анализ крови, проверили мои рефлексы и вкатили такую дозу успокоительного, что я два дня был слаб как ребенок и кушал, в основном, с ложечки. Пока я так возвращался в человеческий облик, у меня пытались узнать, кто я такой. К делу привлекли полицию, посчитав меня то ли ненормальным, то ли ограбленным новоприбывшим, оле хадашем. Когда выяснилось, что я не знаю идиша, зато пытаюсь говорить на никому не известных и, похоже, очень редких языках (русский, английский), к делу подключили Службу Безопасности. После того, как были найдены знатоки новгородского, со мной стали разговаривать. Я, опасаясь быть прикованным к стене, стал разыгрывать из себя помешанного. Но еще до того, как я встал на ноги, чтобы убежать, был послан запрос в балтийскую резидентуру. ИИИ оказался абсолютно прозрачен для израильской разведки, одновременно с первыми попытками принять вертикальное положение я получил протоколы своего нарко-допроса. Протоколы были небогатые. То ли Дом защитил себя, то ли моя психика на грани ущерба вытащила меня из этой неприятной ситуации. Итак, отдышавшись после инъекции балтийских медиков, я, поначалу, говорил, что мы все друзья, и что я хочу петь хором. Когда меня спросили, как я хожу в другие места, я стал звать Лестницу и Мать Всех Лестниц. Потом Ветра. Потом стал лаять, рычать, выть, скалить зубы и даже... пытался кусаться. Меня оставили, я заснул, и даже новый, протрезвляющий наркотик не мог вернуть меня в сознание. В какую-то из секунд, когда наблюдавший за мной охранник отвел взгляд, я исчез. Цепи и кандалы остались на месте неповрежденными. Я ломал голову над тем, что произошло. Получается, Дом совсем не обязателен для перемещений? Уже дважды я переместился, не пользуясь лестницей: в мир скелетов и в музей. Было еще что-то, еще какой-то случай... не вспомнить. Если бы речь шла только о побеге из тюрьмы, я решил бы, что это Дом меня вытащил, спас. Но тогда, от чего я спасался в мире скелетов? Тогда запишем "прыжок" на счет наркотиков. Они мобилизовали ресурсы мозга... Остановимся на этой версии. Израильтяне не повторили ошибку балтийцев. Меня не приковали и даже не пытались допрашивать. Вся информация, уже добытая в Новгороде, тут была, силовой путь, как известно, никуда не привел. Что оставалось? Дать мне полную свободу, пообещать что-то вроде статуса национального достояния и, в связи с тем, что я заблудился (я об этом почти честно рассказал в Новгороде) предложить пожить тут, сколько моей душе будет угодно. Что от меня хотели взамен? Чтобы я, по просьбе руководства разведки, отводил нужных людей в нужные места и, изредка, кое-кого забирал. Я подумал и... согласился. Конечно, я был эгоистом и индивидуалистом. Смешно было бы вести речь, что меня стали интересовать проблемы еврейского государства, не имеющего ничего общего с теми евреями, которых я знал. Знал я, кстати, Эйнштейна, Ландау и Спилберга. Что удержало меня в Израиле варианта Медведя? Утеря корней. Мир, в котором я жил, исчез. Исчезли родители. Миры, в которые я мимоходом попадал, производили угнетающее впечатление своей фальшью. И тот, с анекдотической армяно-азербайджанской войной, и другой, с "конструктивной перестройкой". Да вообще, за время, проведенное среди скелетов, я забыл, каким на самом деле был мой мир! И что-то меня уже не тянуло к нему. Вот если бы родители... Увы. Очень забавным мне показалось языковое совпадение: в свое время я попал в редкую - возможно единственную - испанскую школу в Ленинграде, а теперь, столько лет спустя, попал в экзотический вариант к испано-говорящим евреям. Мимоходом промелькнула в очередной раз мысль о загадочном сверхчеловеческом сценаристе сочиняющем, с непонятной целью, мою биографию. Что же это, очередной зигзаг моей судьбы был предусмотрен давным-давно? Честно говоря, мне понравилась легкость, с которой я усвоил английский язык. Почему бы не повторить этот же номер с испанским? Тем более, перед тем, как приступить к исполнению обета, я должен был отдохнуть в нормальных человеческих условиях. А заблудившись между мирами, в каком еще из вариантов я мог рассчитывать на заботливых гидов, готовых водить меня за ручку? Правда, при условии, что иногда водить за ручку буду я. Когда мне представили человека, обязанностью которого отныне становилась забота о моей сверхважной персоне, я сделал молниеносный вывод, что уж этого парня я точно завербую сопровождать меня в мир скелетов. Еще бы! Несмотря на скромное имя Моше, мой ангел-хранитель выглядел как возмужавший Д'Артаньян и, по идее, должен был обладать соответствующей любовью к приключениям. Увы, внешность обманчива. В теле героя жил исполнительный чиновник и добропорядочный семьянин. Как такой человек мог попасть в контрразведку? Неужели местных кадровиков, как и меня, запутал обманчивый внешний вид? Ах да, они же не могли читать Дюма... Игра слов: я, обитатель и властелин Дома, прикинулся бездомным. Меня поселили в Хевроне, огромном древнем городе в Иудейских Горах. В одном из новых районов, живописно карабкающихся по поросшим лесом холмам, находился мой коттедж. Я делил его с семьей какого-то офицера. Хеврон славился хорошим нежарким климатом, новоприбывшие из Германии валили туда валом, спасаясь от влажности побережья и жары расположенных в пустынях городов. Я, если и выделялся на их фоне, то только габаритами и незнанием идиша. Но особенно долго "выделяться" не пришлось. Догадываясь, что рано или поздно я заскучаю и смоюсь, контрразведка приступила к эксплуатации моего таланта.
