Аркадий Стругацкий - Страна багровых туч. Глиняный бог
Быков стиснул зубы и промолчал. Но Краюхин, сердито уставившись на Юрковского круглыми глазами, прогудел:
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, Владимир Сергеевич. Кажется, это у вас пять лет назад в бытность вашу на Марсе рассыпалась гусеница у танкетки, не правда ли? И вы с Хлебниковым тащились пешком пятьдесят километров, потому что так и не сумели ее починить…
Юрковский вскочил и хотел что-то возразить, но Краюхин продолжал:
— И в конце концов, дело даже не в этом. Инженер Быков введен в состав экспедиции, помимо всего прочего, еще и за те, так сказать, отменные физические и духовные качества, в которых вы, по собственным вашим словам, не сомневаетесь. Это человек, на которого вы, Владимир Сергеевич, сможете положиться в критический момент. А такие моменты там будут, обещаю вам!
— Капитулируй! — Крутиков потрепал Юрковского по спине. — Тем более что ведь это он спасал твоего возлюбленного Дауге…
— Перестань! — буркнул Юрковский.
Быков перевел дыхание и пригладил жесткие волосы на макушке.
— Кстати, об обязанностях, — сказал Краюхин, доставая из стола сложенный вчетверо листок. — Все их знают, но… для повторения зачитаю еще раз. “Ермаков — начальник экспедиции, командир корабля, физик, биолог и врач. Спицын — пилот, радист, штурман и бортинженер. Крутиков — штурман, кибернетист, пилот и бортинженер. Юрковский — геолог, радист, биолог. Дауге — геолог, биолог. Быков — инженер-механик, химик, водитель транспортера, радист”.
— Специалист по пустыням… — шепнул Дауге.
Быков нетерпеливо дернул плечом.
— Ну-с, теперь еще одно… — Краюхин поднялся и оперся ладонями о стол. — Несколько слов о “загадке Тахмасиба”…
— О господи! — жалобно пробормотал Крутиков.
— Что вы сказали? — повернулся к нему Краюхин.
— Ничего, Николай Захарович.
— Вы, вероятно, хотели сказать, что вам до смерти надоел этот миф о загадке Тахмасиба?
— Ну… — Крутиков неловко задвигался и покосился на Ермакова, — не совсем так, конечно…
— Но в этом духе. Однако перейдем к делу. Кое-кто в президиуме академии весьма заинтересовался этим вопросом и просил включить работу над расшифровкой “загадки” в план экспедиции.
— Разумеется… — усмехнулся Крутиков.
— Я отказался, сославшись на нашу загруженность. Но, поскольку вы все равно будете работать вблизи от Голконды, прошу брать на заметку все явления, в какой бы то ни было степени напоминающие то, что стало известно после экспедиции Тахмасиба—Ермакова. Договорились?
Все промолчали. Только Ермаков тихо произнес:
— К сожалению, мнение о том, что странное происшествие с Тахмасибом — миф, очень распространено. Но ведь его гибель — не миф…
— Он мог погибнуть от тысячи причин, — сказал Дауге.
— Не исключено. Но не исключено и то, что “красное кольцо”, что бы оно ни значило, существует реально и было причиной его гибели.
— Короче говоря, это не приказ, а просьба, — сказал Краюхин, хотя боюсь, что “загадка Тахмасиба” даст вам о себе знать независимо от того, верите вы в нее или нет… Вот все, что я хотел вам сообщить. Теперь о текущих делах. Вам известно, что завтра мы вылетаем. Сбор здесь, в двенадцать. Поедем на Внуковский аэродром… Алексей Петрович!
— Я!.. — Быков вскочил на ноги.
— Сидите, сидите. Где будете ночевать? В “Праге”?
— У меня, — быстро сказал Дауге.
— Вот и отлично! Ну что ж, товарищи, если нет вопросов, можете идти собираться. Вас, Анатолий Борисович, прошу задержаться на пять минут.
Все поднялись и стали прощаться. Выйдя в приемную, Дауге взял Быкова под руку:
— Спускайся вниз, Алексей, и жди в вестибюле, я схожу за машиной. Впереди целый вечер. Посидим, поговорим. Думаю, у тебя целая куча вопросов, правда?
— Какой ты, Григорий Иоганыч, проницательный, сил нет! — проворчал Быков.
НА ПОРОГЕ
Быков вздохнул и уселся на диване, отбросив одеяло. Он никак не мог заставить себя заснуть. В кабинете Дауге было темно, только белели сползшие на пол простыни. За широкими окнами слабо розовело ночное зарево огней над столицей.
Он протянул руку за часами на стуле рядом. Часы выскользнули из пальцев и упали на коврик. Быков слез с дивана и принялся искать их, шаря ладонью по коврику и гладкому полу. Часов не было. Тогда он, чертыхаясь, выпрямился и стал поправлять простыни. Он делал это уже в третий раз с тех пор, как Дауге, пожелав ему спокойной ночи, ушел к себе в спальню, чтобы написать несколько писем. Быков улегся, но заснуть не удалось. Он вертелся, сопел, пытался устроиться поудобнее, считал до ста. Сон не приходил.
“Слишком много впечатлений”, — подумал Быков, снова усаживаясь. Слишком много впечатлений и мыслей. Слишком много объяснил Дауге, и еще больше осталось неясного. Славно было бы выкурить сейчас сигарету — так нет, нельзя! Надо бросать. Бросать курить и начисто отказаться от спиртного. Давеча Иоганыч, выслушав без всякого энтузиазма сообщение Быкова о том, что “…вот в этом, дружище, чемодане ждет своей очереди бутылка преотличнейшего армянского коньяка”, задал равнодушный вопрос: “Лет пятнадцать выдержки?” — “Двадцать!” — торжественно возразил Быков. “Ну, так ты его выбрось, — ласково предложил Дауге. — Выбрось в мусоропровод сейчас или отдай кому-нибудь завтра. И подумай о том, что в корабле тебе курить не разрешат. Таков режим. На Земле — только виноградное вино в минимальных дозах, в походе — ни капли! Таков режим, товарищ межпланетник”.
— М-монастырь, — с чувством произнес Быков, устраиваясь поудобнее под одеялом. — Надо спать. Попробую еще разок.
Он закрыл глаза, и тотчас ему представился огромный пустой вестибюль, где он после совещания ждал Дауге. Богдан Спицын и толстенький Крутиков прошли мимо и остановились рядом с книжным киоском. Насколько можно было понять, они говорили о какой-то новой книге. Точнее, Спицын помалкивал, сверкая ослепительной улыбкой, а Крутиков тараторил высоким тенорком, то и дело бросая самые приветливые и благожелательные взгляды в сторону новичка. Быков почувствовал, что его приглашают присоединиться к беседе, но тут появились Дауге и Юрковский. Дауге стремительно шагал с закушенной губой, лицо Юрковского было исковеркано судорогой. В руке он держал смятую газету.
“Данже погиб”, — сказал Юрковский, подойдя вплотную.
Быков увидел, как с лица черноволосого Спицына сползла улыбка.
“А-а, черт!” — выругался он.
Крутиков весь подался вперед, губы его задрожали:
“Господи… Поль?!”
