Уолтер Тевис - Человек, который упал на Землю
Съев гамбургер и выпив чашку кофе, Брайс решил пойти в кино. У него был тяжёлый день — четыре часа в лаборатории, три часа лекций, четыре часа чтения этих идиотских курсовых. Он направился в центр города, надеясь попасть на научную фантастику — что-нибудь про воскресших динозавров, с идиотским выражением на морде топающих по Манхэттену, или про насекомоподобных пришельцев с Марса, прилетевших уничтожить весь этот треклятый мир (а туда ему и дорога), чтобы потом разводить букашек себе на пропитание. Но ничего похожего в прокате не было, и он взял билет на мюзикл. Купив попкорн и шоколадный батончик, Брайс вошёл в тёмный маленький зал и занял уединённое место у прохода. Он принялся за попкорн, чтобы перебить во рту вкус дешёвой горчицы из гамбургера. Уже началась кинохроника, всегда наводившая на него тоску и тихий ужас. Показывали кадры о массовых беспорядках в Африке. «Сколько лет уже длятся эти беспорядки? С начала шестидесятых?» Следом показали речь политика с Золотого Берега, грозящего применением «тактического водородного оружия» против каких-то несчастных «провокаторов». Брайс заёрзал в кресле, устыдившись своей профессии. Много лет назад, когда он был весьма многообещающим аспирантом, ему довелось поработать над прототипом водородной бомбы. Как и у старины Оппенгеймера[17], у него уже тогда возникли глубокие сомнения в правильности того, что он делает. Кинохроника переключилась на панораму ракетных баз вдоль реки Конго, затем на гонки пилотируемых ракет в Аргентине и, наконец, на показы мод в Нью-Йорке, где особое внимание уделялось женским платьям с открытой грудью и мужским брюкам с оборками. Но у Брайса не шли из головы африканцы; эти серьёзные чернокожие парни были внуками покрытых пылью угрюмых дикарей из журналов «National Geographic», которые он листал в приёмных врачей и в гостиных респектабельных родственников. На каждой цветной фотографии — обвислые груди женщин и непременный красный шейный платок. Теперь потомки этих людей носили униформу, учились в университетах, пили мартини и собирали собственные водородные бомбы.
Пошлые, сочные цвета мюзикла своим ослепительным натиском будто пытались стереть воспоминание о кинохронике. Фильм назывался «История Шери Лесли» и был глупым и шумным. Брайс попытался раствориться в бессмысленных движениях и красках, но понял, что не может, и поначалу просто разглядывал тугие корсажи и длинные ноги молоденьких девиц на экране. Это зрелище само по себе помогало отвлечься, но для немолодого вдовца такой способ развеяться был столь же болезненным, сколь и абсурдным. Смущённый этим столкновением с вульгарной чувственностью, Брайс переключил внимание на плёнку и впервые обратил внимание на то, что в техническом отношении качество картинки просто поражало. Контуры и детали, хоть и растянутые на огромном экране, выглядели не менее чёткими, чем при контактной печати. Заметив это, он немного поморгал, а затем протёр очки носовым платком. Без сомнений, картинка была совершенной. Брайс немного разбирался в фотохимии; с учетом всего, что он знал о процессах переноса красителей и трёхэмульсионных цветных плёнках, такое качество изображения казалось совершенно недостижимым. Он поймал себя на том, что тихонько присвистнул от изумления, и досмотрел фильм с гораздо большим интересом, лишь один раз случайно отвлёкшись, когда одна из розовых картинок сняла бюстгальтер, — он до сих пор не привык видеть такое в кино.
После сеанса, по пути к выходу из кинотеатра, Брайс на минутку задержался перед афишей, чтобы посмотреть, что там говорится о цветном процессе. Эту информацию вовсе не трудно было найти. Поперёк цветастых объявлений был растянут рекламный плакат с надписью: «СВЕЖЕЕ ОЩУЩЕНИЕ ЦВЕТА с «КРАСКАМИ МИРА»». Впрочем, там не было ничего другого, кроме маленькой «R» в кружке, что означало «зарегистрированная торговая марка», и ниже, мельчайшим шрифтом, «зарегистрировано компанией, ВК»». Брайс попытался выудить из своей головы комбинации, которые могли бы подойти к этим буквам, но по странной прихоти ума всё, что он придумал, было совершенно несуразно: Вредные Коршуны, Виргинские Кексы, Великодушные Коммерсанты, Всемирный Коммунизм. Он пожал плечами и, засунув руки в карманы брюк, направился по вечерней улице в освещенный неоновыми огнями центр университетского городка.
Раздосадованный и взвинченный, Брайс не хотел возвращаться домой и снова пялиться в эти курсовые. Он поймал себя на том, что ищет какое-нибудь пивное заведение, облюбованное студентами. В конце концов, он зашёл в маленькую пивную под названием «У Генри» — претенциозное местечко с немецкими пивными кружками в окнах. Ему доводилось бывать здесь и раньше, но только по утрам. Таков был один из немногих пороков Брайса. Восемь лет назад, когда умерла его жена (в блистающей чистотой больнице, с трёхфунтовой опухолью в желудке), Брайс обнаружил, что может уверенно сказать кое-что в защиту употребления спиртного по утрам. Совершенно случайно он открыл, как хорошо бывает серым мрачным утром — в его мутном белёсом тумане — поддерживать лёгкое опьянение, находя удовольствие в меланхолии. Но тут требовалась аптечная точность: ошибка могла привести к плохим последствиям. Сорваться было легко, а в серые дни скорбь и жалость к себе, словно усердные мыши, пытались отгрызть кусочек от утреннего опьянения. Но Брайс был умным человеком и знал, что делает. Как и с морфием, здесь всё зависело от дозировки.
Брайс толкнул дверь пивной, где его встретила приглушённая агония музыкального автомата, который возвышался в центре зала, пульсируя басами и вспышками красного света, словно больное, лихорадочно бьющееся сердце. Он неуверенно прошёл между рядами столиков, разделённых пластиковыми перегородками. По утрам эти места обычно пустовали, а сейчас были набиты студентами. Одни из них что-то втолковывали другим; многие носили бороды и одевались по последней моде небрежно — как анархисты из театральных постановок или «агенты иностранных держав» из старых-престарых фильмов тридцатых годов. И кто же за этими бородами? Поэты? Революционеры? Один из них, студент Брайса с курса органической химии, писал в студенческую газету статьи о свободной любви и о «разлагающемся трупе христианской морали, заражающем источники жизни». Брайс кивнул ему, и парень ответил сконфуженным взглядом поверх мрачной бороды. Большинство из них были родом из Небраски и Айовы — фермерские дети, подписывающие петиции о разоружении, рассуждающие о социализме. Он почувствовал себя не в своей тарелке: усталый старый большевик в твидовом пальто среди представителей среднего класса.
