Марина Дяченко - Пещера. Ведьмин век. Долина Совести
Сарна смотрела в глаза своей смерти.
Сааг был крупным даже для своей породы. На жертву глядели желтоватые, широко посаженные глаза с огромными, презирающими темноту зрачками. Второй парой глаз казались раздувшиеся ноздри; за третью – и четвертую – пару сошли бы черные, влажно поблескивающие клыки. Передние лапы саага, широкие, как щетки, скрывали в себе по два набора втяжных когтей. Изогнутый ножей, умеющих протыкать жертву насквозь. Черная короткошерстная шкура плотно облегала мощные, безобразно выступающие мышцы; сааг был в пике своей формы. Не молодой и не старый, ненасытный, фанатично упрямый сааг, который добился-таки своего.
Сарна тяжело дышала. Холодный ветер Пещеры касался проплешины на ее груди, и ей казалось, что ледяные когти добрались уже до ее сердца.
Чуть слышно шелестел подо мхом ручей. Возможно, сааг чуял воду – но нежного журчащего звука он слышать не мог; круглые уши-раковины дрогнули, готовые поникнуть.
Сааг двинулся вперед. Беспомощность жертвы придавала предстоящему убийству своеобразный сладковатый привкус. Сааг шел – вернее, тек навстречу пойманной сарне. Переливались мышцы под лоснящейся черной шкурой.
Сарна смотрела; в тот самый момент, когда ее смерть совершала шаг над невидимым ручьем, в ободранной груди обреченного зверя беззвучно взорвалось желание жить.
Она поднялась на дыбы; движение скорее жалкое, нежели грозное. Ее крохотные копытца не в состоянии нанести саагу ущерба, а уводя из-под броска шею, она тем самым подставила под костяной нож свой нежный, с подпалинами живот.
Сааг понял это – но именно в эту секунду его мускулистая лапа, задняя правая, подобравшаяся перед прыжком лапа угодила в скрытую от глаз расщелину.
То, что ясно было круглым ушам сарны, оказалось для саага сюрпризом. Опьяненный своей властью, ошалевший от вкуса еще не пролитой крови, удивленный порывом беспомощной жертвы, он допустил ошибку – не связал в сознании запах воды и образ щели, по которой эта вода, как правило, течет.
Хищник, за всю жизнь не сделавший ни одного неверного шага, волей обстоятельств оказался неуклюжим, как барбак; лапа ушла глубоко в расщелину, раздраженный рев подхлестнул сарну – прыгнув с места, она пролетела под самым каменным потолком, над головой ревущего зверя, над арсеналом клыков и когтей, над бессильной яростью, над воплем о несправедливости и нечестной игре; она неслась, ничего не помня и ничего не чувствуя, и только инстинктивно отыскивала среди камней единственно верный, невидимый глазу выход.
* * *Лора испугалась, услыхав в трубке ее голос.
– Павла?! Что с тобой такое, я тебя даже не узнала…
– Я заболела, – сказала Павла хрипло. – Я… больная.
Лора помолчала. Спросила осторожно:
– Врача вызвала?
– Я сегодня дома поработаю, спроси Раздолбежа… Можно я сегодня дома поработаю. Я ему… интервью расшифрую. Я заболела…
Лора вздохнула:
– Я перезвоню…
И перезвонила спустя минуту:
– Ладно, один день тебе, но чтобы все интервью, чтобы на завтра, и чтобы материалы про Ковича… Болеутоляющее прими, Павла.
– Ага, – сказала Павла и повесила трубку.
Стефана заставила ее измерить температуру – хоть Павла и твердила хмуро, что никакой температуры у нее нет и быть не может, Стефана не успокоилась, пока показания сестры не были подтверждены показаниями термометра; опыт многочисленных болезней Митики приучил ее верить, что если нет температуры – значит, о серьезной болезни речи нет.
– Павла, ты сегодня дома? Я тогда малого в сад не поведу, дождь, и все равно уже опоздали… Ладно?
Павле было все равно.
Сидя на широком подоконнике, она равнодушно смотрела, как Стефана – огромный сиреневый зонтик – бежит через мокрый двор; под дождем белые плиты дорожки казались стеклянными. По стеклу катились капли, Павле казалось, что весь большой мир, в котором она привыкла ощущать себя как дома – что этот мир плывет, оплывает, качается.
– Павла! А ты вот так не умеешь!..
Довольный Митика стоял двумя ногами на двух больших термосах. Воспользовавшись замешательством тетушки, он успел продемонстрировать, что именно Павла не умеет – спрыгнул с самодельных котурн, отчего зеленый термос опрокинулся и покатился, а красный звонко треснул разлетевшейся колбой.
– Все расскажу маме, – сообщила Павла равнодушно. Митика рассмеялся; Павла снова обернулась к окну.
Сарна НЕ ДОЛЖНА три ночи подряд спасаться от одного и того же саага. То есть, конечно, она МОЖЕТ трижды от него спастись… Как не исключено, что высыпавшиеся из кулька семечки образуют на полу графическое изображение статуи Вдохновения. Нет таких физических законов, чтобы семечки не сложились в картину. Но вот почему-то никогда не складываются!..
Павла закусила губу. Оказывается, она всю жизнь подсознательно этого боялась – у нее, наверное, психическое отклонение. Она действительно больна, только не так, как думает Лора, и совершенно не той болезнью, в которых разбирается вооруженная градусником Стефана…
– Павла, а давай в хоккей!..
Не оборачиваясь, она качнула головой; Митика заорал, да так пронзительно, что у Павлы моментально закружилась голова:
– Ну, давай…
Закусив губу, она заколотила в Митикины ворота подряд три шайбы; на четвертой уязвленное самолюбие юного спортсмена выкинуло фортель, Митика в ярости зашвырнул шайбу под кресло и ушел дуться на кухню. Павла вздохнула с облегчением и снова взгромоздилась на подоконник.
В принципе, она может позвонить в анонимную психиатрическую службу. Хоть сейчас – хотя лучше, конечно, из телефона-автомата… Она объяснит, в чем дело, и попросит совета. Неудобно и тягостно, но все же лучше, чем… В конце концов, есть ведь какие-то стимуляторы. Выключающие сон. На день, на два… Сколько человек может продержаться?.. «Сон ее был глубок, и смерть пришла естественно…»
Нет, но ведь то, что творит этот сааг – это вообще ни в какие ворота не лезет!.. Вот кому надо обратиться к психиатру, если, конечно, он не хочет, чтобы вскорости его прикончил, как бешеного, какой-нибудь егерь…
Митика подозрительно долго молчал. Павла отвлеклась от тяжелых мыслей, посидела, прислушиваясь, потом тихонько встала и пошла на кухню.
Уже в коридоре до нее донеслось сосредоточенное Митикино бормотание:
– Поворот, поворот… Прямая дорожка… Поворот… Куда, куда?! Это не по правилам… Тут поворот, поворот…
Павла заглянула.
Посреди кухни стоял на четвереньках увлеченный Митика; рассыпанные костяшки домино уложены были в некое подобие лабиринта, и юный натуралист водил по нему прутиком от веника, причем Павла не сразу разглядела, что главным персонажем игры работает ошалевший, средних размеров таракан.
