Варя Еналь - Мы остаемся свободными...
Она давно привыкла к этому и вошла во вкус. Словно окружающий мир стал более объемным, четким и понятным. Будто слетела с него серая пелена, и стало возможным полное погружение в действительность.
На самом деле это было здорово. На самом деле Эмма наслаждалась этим. Ее тело - гибкое и послушное, словно бы налилось новой силой, новой энергией. Ее пространство раздвинулось, ее взгляд на мир стал более верным и правильным. Потому, спускаясь к Оранжевой магистрали, Эмма ощущала, как бурлит в ее жилах энергия, как легко и ловко работают мускулы, как умело справляется тело с физической нагрузкой.
Раньше Эмма не особенно увлекалась спортом, но сейчас уже третье утро вставала на магнитную доску и делала парочку кругов по Оранжевой Магистрали. Неслась вперед с потрясающей скоростью и даже не удивлялась, когда получалось без усилий удерживать равновесие и встраиваться в поворот, когда само движение становилось частью сущности, и для этого не надо было особенно напрягаться.
И сейчас она взяла первую попавшуюся доску там, где их оставляла на ночь неугомонная ребятня, вытянула руль, улыбнулась и, оттолкнувшись, легко набрала скорость. В такие минуты она ни о чем не думала. Ни о долге, ни о предстоящих волнениях. Забывала даже о пилюлях в баночке. Моменты быстрой езды превратились в самые лучше мгновения ее дня, самые стремительные, самые наполненные.
Сделав парочку кругов, Эмма спрыгнула недалеко от поворота, за которым начинались площадки детского сада, пристроила доску к специальному держателю, убрала за уши выбившиеся пряди волос, расправила футболку, достала из сумочки маленькое зеркало и всмотрелась в свое лицо.
Она изменилась, конечно. Не внешне - снаружи была вся та же красивая девочка с пронзительно-синими глазами и аккуратными точками веснушек на носу и щеках. Но внутри Эммы все больше и больше стала проступать какая-то новая натура. Та самая, что безошибочно различала запахи, быстро реагировала на события и с удовольствием погружалась в бешеную езду по Магистрали.
И Эмме нравились эти перемены. Конечно, нравились. Это было чем-то новым, необычным и интересным. С одной стороны она утешала себя тем, что это наступила взрослость, и все перемены с ней произошли именно потому.
Но голос внутренней интуиции, который в последнее время стал звучать особенно сильно, с холодной уверенностью утверждал, что на самом деле это последствия вируса, который все еще жил в организме Эммы. Это он вплетал в ее чувства собственные представления о жизни, он добавлял в кровь дикую энергию а в обоняние - удивительную тонкость. Вирус становился неотъемлемой ее частью, и временами Эмма слишком ясно понимала это.
4.
Что на завтрак в саду стало ясно сразу, едва за спиной закрылись самораздвижные двери. Овсяная каша, омлет, печенье с изюмом и бутерброды с творожком - это уже для старших детей. Здесь все еще изобилие еды, но надо будет сегодня поговорить с Мартином, обсудить экономию продуктов.
Мартин стал главным советчиком Эммы. Как ни странно, но они очень хорошо понимали друг друга и почти всегда приходили к одинаковому мнению. Вот и сейчас Мартин нашелся в комнате для самых младших - лично помогал с утренней кормежкой.
Эмма тут же забрала у одного из роботов мальчика Сеню, устроила его на руках, погладила по черненькой макушке, отчего тот притих на мгновенье и удивленно открыл рот, и сунула ему бутылочку. Сеня принялся сосать с удвоенной энергией, смешно вытягивая губы и захлебываясь.
- Жадный какой, подожди, у тебя же никто ничего не отбирает. Вот глупый, - ласково проговорила ему Эмма и поудобнее устроилась в кресле.
Новорожденным требовалась особенная забота, и потому сюда приходили помогать Катя и еще одна девочка по имени Лиза. Лизе вот-вот должно было исполниться пятнадцать, и она жила на другой стороне Магистрали, если считать от каюты Эммы. Ходила в другие классы и принадлежала второй группе. Ее выпускной, как, впрочем, и у остальных с ее группы, должен был быть чуть позже, после Праздника Первоклассников, и Эмма продумывала, как бы его получше устроить.
Эту группу подростков, в которой было шестеро человек, Эмма знала довольно плохо, ей не приходилось с ними пересекаться. Лиза сама предложила свою помощь с новорожденными, и это было кстати. Сейчас она появилась первой, энергично затопала ногами в коротком коридорчике, просунула голову в дверной проем и весело проговорила:
- Здрасьте!
К Эмме она, почему-то, обращалась с подчеркнутым уважением и только на "Вы". Звучало непривычно, но Эмма не поправляла. Все-таки надо было признать, что чужое почтение казалось приятным.
Лиза почему-то напоминала зайчика, так и хотелось обратиться к ней словами: "послушай, зая". Эмма пару раз даже так и сказала. Зеленые глаза Лизы чуть приподнимались уголками - этакий миндалевидный разрез, носик был маленьким и немного остреньким, а верхняя губа слегка открывала крупные белые зубы. Прическа у Заи была самая новомодная - во второй группе многие девочки носили похожую. Короткое каре с длинными передними прядями, выкрашенными в контрастный цвет. У русоволосой Лизы передние пряди отливали красной рыжиной и подчеркивали прямые линии ее прически. Рыжие линии на светло-коричневом. В сочетании с зеленью глаз все это казалось ярким и экзотичным.
Эмма не любила вторую группу - дети там обучались преимущественно техническим наукам, туда попадали те, у кого тесты на интеллектуальный уровень показывали не самый высокий процент. Тамошние дети считались шумными, недисциплинированными и бестолковыми. Так, по крайней мере, думала Эмма.
Но Лизка оказалась толковой - это в том, что касалось новорожденных. Управляться с ними у нее выходило довольно ловко. Вот и сейчас девчонка скинула трикотажную курточку с капюшоном, сполоснула под краном руки и замурлыкала над капризничающими девочками. Она умела успокаивать сразу двух. Обоих устраивала на пеленальном столике, обоим пристраивала бутылочки, гладила животики и рассказывала какую-то ерунду.
Вот теперь почти порядок. Утренняя кормежка, взвешивание, переодевание малышни. После походить с ними, поносить на ручках, спеть песенки - другими словами, пара часов живого общения - и все будут свободны.
Эмма глянула на часы, что висели на стене, и вздохнула. Катя, как всегда, опаздывала.
Но вот, наконец, появилась и она. Похудевшая еще больше, побледневшая, она глянула быстро на Эмму и принялась мыть руки под краном. Не поздоровалась, не улыбнулась. И уж конечно не извинилась за собственное опоздание. Впрочем, опаздывать для нее стало нормой еще в школьное время, нечего удивляться.
Второго мальчика-близнеца кормил Дон-двенадцатый. У него тоже получалось вполне себе неплохо, он даже повторял без конца слишком знакомую песенку: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана..."
