Рэй Брэдбери - Октябрьская страна
- Это у вас тут las mommias? [Мумии (исп.)] - спросил Джозеф. - Скажите, они действительно существуют, или это только легенда?
- Si [Да (исп.)], существуют, - ответил мужчина. - И именно у нас. В катакомбах.
- Рог favor, - сказал Джозеф. - Yo quiero veo las mommias, si? [Будьте любезны, я хотеть видеть мумии {исп.)]
- Si, senor.
- Me Espanol es mucho estupido, es muy malo [Я говорить испанский есть много плохо (исп.)], - извинился Джозеф.
- Да нет, что вы, senor. Вы прекрасно говорите! Сюда, пожалуйста.
Он провел их между двух увешанных цветами плит к большому надгробию, спрятанному в тени ограды. Широкое и плоское, оно, как и все остальные, было посыпано гравием, а в середине его имелась узкая деревянная дверь с висячим замком. Подалась дверь со скрипом, обнаружив под собой круглый люк с винтовой лестницей, уходящей под землю.
Джозеф не успел сделать и шага, как его жена поставила ногу на ступеньку.
- Подожди, - сказал он. - Давай я вперед.
- Да нет. Все в порядке, - одними губами проговорила Мари и тут же начала спускаться вниз по спирали, пока земля и темнота не поглотили ее. Двигалась она осторожно - ступеньки здесь были такие узенькие, что не сгодились бы даже ребенку. Стало совсем темно, и некоторое время она только по звукам шагов догадывалась, что смотритель идет за ней. Потом снова забрезжил свет, и наконец лестница вывела к длинному широкому коридору, стены которого были выкрашены белой краской.
Как оказалось, свет проникал сюда через небольшие готические окна, сделанные в сводчатом потолке. Высота стен говорила о том, что они углубились под землю футов на двадцать. Налево коридор тянулся пятьдесят футов, после чего упирался в стеклянную двустворчатую дверь, на которой было написано, что посторонним вход воспрещен. В правом же конце коридора возвышалась груда каких-то белых палочек и таких же белых гладких валунов.
- Это солдаты, которые сражались за отца Морелоса, - пояснил смотритель.
Они подошли к этому гигантскому складу поближе. Кости были уложены очень аккуратно - как дрова в поленнице, а поверх них такими же ровными рядами лежали черепа.
- Лично я ничего не имею против черепов и костей, - сказала Мари. - По-моему, в них нет совершенно ничего человеческого. Честное слово, я совсем не боюсь черепов и костей. Они все какие-то... насекомоподобные. К примеру, ребенок растет и даже не знает, что у него внутри скелет; для него в костях нет ничего плохого и страшного. Так же и я. Я не вижу на них никаких следов человека. Никаких остатков, которые могли бы вызвать ужас. Они... они слишком гладкие, чтобы их бояться. Настоящий ужас - это когда видишь что-то знакомое, но настолько измененное, что едва его узнаешь. А этих я совсем не узнаю. Они для меня как были скелеты, так и остаются скелетами. То, что я знала в них, изменилось настолько, что совсем исчезло - а значит, не на что смотреть и нечего бояться. Правда же, забавно?
Джозеф кивнул.
Мари совсем расхрабрилась:
- Ну ладно, теперь давайте посмотрим мумии.
- Сюда, senora, - вежливо направил ее смотритель.
Они отошли от груды костей и зашагали к запрещенной стеклянной двери. Получив от Джозефа свой песо, смотритель торжественно распахнул дверь, и взору их открылся еще один коридор - узкий и длинный, - по стенам которого стояли люди.
- Боже правый! - воскликнул Джозеф.
Они были похожи на первоначальные заготовки скульптора - каркасы, на которые нанесен лишь первый слой глины, слегка обозначивший мускулы. Сто пятнадцать незаконченных статуй.
Пергаментная кожа была натянута между костей, как белье для просушки. Разложение не тронуло их - просто внутри высохли все соки.
- Все дело в сухом климате, - пояснил смотритель. - Поэтому они так хорошо сохраняются.
- И сколько же они здесь простояли? - спросил Джозеф.
- Некоторые один год, некоторые - пять, некоторые - десять, а некоторые и все семьдесят - да-да, senor.
Одна только мысль об этом вызывала ужас. Достаточно было посмотреть направо - и взгляд упирался в первого, как и все остальные, прикрепленного к стене с помощью крюка и проволоки. Его отвратительный вид казался просто насмешкой по сравнению со следующим телом, которое определенно принадлежало женщине - хотя верилось в это с трудом. При взгляде на третьего стыла в жилах кровь, а у четвертой - тоже женщины - было такое лицо, словно она извинялась за то, что умерла и находится в таком странном месте.
- Но почему они здесь? - спросил Джозеф.
- Их родственники не заплатили ренту за могилы.
- А что, существует какая-то рента?
- Si, senor. Двадцать песо в год. Или, если вам угодно, вы можете занять постоянное место - но тогда извольте выложить сто семьдесят песо. Сами знаете, народец тут у нас бедный - чтобы получить сто семьдесят песо, им приходится работать года два. Вот они и оставляют своих покойничков здесь. Ну конечно, первый год все платят двадцать песо и хоронят их в земле. Они-то надеются, что будут платить и на следующий год, и на послеследующий... Однако на следующий год вдруг оказывается, что совершенно необходимо купить нового осла. Или в семье появляется еще один лишний рот - а то и не один. А покойничек что - он ведь есть-то не просит. С другой стороны, и за плугом не ходит. А если, скажем, кто-то взял себе другую жену? Или у кого-то прохудилась крыша? В постель ведь мертвого не потянешь, и крышу он тоже не починит. Так на что люди скорее потратят свои денежки? А? То-то и оно...
- Ну и что дальше? - спросил Джозеф. - Ты слушаешь, Мари? - добавил он.
Мари считала тела. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь...
- Что-что? - еле слышно переспросила она.
- Ты слушаешь?
- Думаю, да... Э-э... Что ты сказал? Ах да, слушаю, конечно, слушаю.
Восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать...
-А дальше... дальше в конце первого года я вызываю trabajando [Здесь - рабочий (исп.)], он берет свою лопатку - и вперед. Откапывать. Знаете, на какую глубину мы их опускаем?
- Шесть футов? Насколько мне известно, это обычная глубина.
- А вот и не угадали, сеньор, а вот и не угадали. Поскольку мы почти что уверены, что ренту не заплатят, мы углубляемся всего на два фута. Так меньше возни, понимаете? Конечно, родственники умерших могут нас осуждать. Но мы делаем глубину и на три, и на четыре, и на пять, и на шесть футов - в зависимости от достатка семьи и от вероятности, что нам придется вскрывать эту могилу и доставать из нее тело. Следовательно, на шесть футов мы копаем, только если совершенно уверены, что нам больше не придется выкапывать. И знаете - мы еще ни разу не ошибались, просчитывая денежные возможности людей. Ни одной вскрытой шестифутовой могилы!
