Клиффорд Саймак - Поющий колодец
Сквозь лобовое стекло казалось, что ветряк как-то преобразился, утратив свою монументальность, зато обретя взамен плавность линий — более того, он словно ожил и затеял неуклюжую пляску, не лишенную, однако, своеобразного изящества.
Самообладание понемногу возвращалось — во всяком случае, мышцы больше не сковывал парализующий страх и паника уже не отнимала разум. Через несколько секунд ветряк останется позади, вой колодца постепенно затихнет в отдалении, и весь этот кошмар, созданный и усиленный не в меру разыгравшимся воображением, забудется сам собой — ведь ветряк не может быть живым, а значит, и горбатых силуэтов тоже нет…
И тут Томас понял, что все далеко не так просто. Это не игра воображения: ветряк действительно жив, видение не может быть таким отчетливым и подробным. Опоры ветряка были буквально увешаны, скрыты копошащимися, карабкающимися фигурами, разглядеть которые не представлялось никакой возможности: они сбились в такую плотную массу, что ни одна не была видна целиком. Вид у них был настолько отпугивающий, омерзительный и жуткий, что Томас задохнулся от накатившей волны ужаса. Внизу, у колодца, тоже роились огромные горбатые твари, вперевалку шагавшие ему наперерез.
Забыв обо всем на свете, он чисто инстинктивно вдавил педаль газа чуть ли не в пол. Машина вздрогнула и рванула вперед, прямо в гущу сгрудившихся тел. "Идиот, — мелькнуло в мозгу, — я же врежусь в них". Надо было попытаться объехать этих уродов, но теперь уже поздно: паника сделала свое черное дело. Теперь ничего не поправишь.
Мотор задергался, чихнул и заглох. Машина прокатилась еще немного и рывком остановилась. Томас торопливо схватился за ключ зажигания. Мотор прокрутился и чихнул, но не завелся. Темные бугры сгрудились вокруг, расталкивая друг друга, чтобы посмотреть на человека. Не видя глаз, он тем не менее ощущал направленные на себя взгляды, в отчаянной спешке пытаясь завести машину. Но на этот раз двигатель даже не чихнул. "Залило, сволочь, бензином", — подсказал Томасу уголок сознания, пока еще не захлебнувшийся страхом.
Оставив в покое зажигание, Томас откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как на душу нисходят леденящий холод и оцепенение. Страх ушел, паника рассеялась — остались лишь холод и оцепенение. Распахнув дверцу, он осторожно ступил на землю и зашагал прочь от машины. Осаждаемый чудищами ветряк нависал над головой, массивные горбатые фигуры преграждали путь, раскачивая головами — или тем, что их заменяло. Чувствовалось, как подергиваются хвосты, хотя никаких хвостов видно не было. От осаждающих были свободны лишь стрекотавшие на ветру лопасти ветряка.
— Пустите, я пройду, — громко сказал Томас, шагая впереди. — Дайте дорогу. Пустите, я пройду.
Его медленные шаги будто подстраивались под какой-то ритм, биение одному ему слышного барабана. И тут же он с удивлением понял, что подстраивается под ритм поскрипывания кресла-качалки из старого дома в Новой Англии.
"Больше ничего не поделаешь, — нашептывало подсознание, — по-другому нельзя. Стоит побежать — и тебя, визжащего и вопящего, повергнут во прах. Только спокойствием можно сохранить человеческое достоинство".
Он шагал медленно, но ровно, подлаживая шаги под неспешное, равномерное поскрипывание кресла-качалки и повторяя:
— Дайте дорогу. Я существо, пришедшее вам на смену.
И сквозь пронзительный вой колодца, сквозь стрекот крыльев ветряка, сквозь поскрипывание кресла словно донесся их ответ:
"Проходи, чужак, ибо у тебя амулет, который мы давали нашему народу. Ты обладаешь символом веры".
"Но это не моя вера, — подумал он, — и не мой амулет. Это не повод оставлять меня в покое. Я не глотал зобных камней".
"Но ты брат, — отвечали они, — тому, кто сделал это".
И они расступились, открывая ему проход и уступая путь. Томас не смотрел ни налево, ни направо, делая вид, что их вообще нет, хотя и знал, что это не так: воздух был напоен тухлым болотным запахом этих тварей. Их присутствие ощущалось повсюду, они тянулись к человеку, словно хотели коснуться его и приласкать, как кошку или собаку, но все-таки воздерживались от прямого контакта.
Пройдя меж сгрудившихся вокруг колодца теней, он продолжал шагать вперед, оставив их за собой, покидая в глубинах времени. Они остались в своем мире, а Томас шагнул в свой — шагнул неторопливо, чтобы это не сочли бегством, и все же чуточку быстрее, чем прежде — и оказался на дороге, делившей гребень Паркера пополам.
Сунув руку в карман пиджака, он ощутил под пальцами маслянисто-гладкую поверхность зобных камешков. Поскрипывание качалки хотя и стало гораздо тише, но звучало в мозгу по-прежнему, заставляя подлаживаться под свой ритм.
"Они назвали меня братом, — думал он. — Они назвали меня братом. Так оно и есть. Все твари, живущие на земле, братья и сестры, и, если мы пожелаем, каждый может носить при себе символ нашей веры".
А вслух обратился к динозавру, давным-давно умершему среди груды валунов:
— Брат, я рад нашей встрече, рад, что нашел тебя. И с радостью унесу с собой символ твоей веры.
---Clifford Simak. "The Whistling Well", 1980
Перевод с английского А. Филонова
К. Саймак. "Грот танцующих оленей". Серия «Отцы-основатели», "Весь Саймак"
М.: «Эксмо», СПб.: «Домино», 2005
