Максим Хорсун - Рождение Юпитера
Пачка дорогой мелованной бумаги, потертое стило, кружка горячего чаю… Работа текла сама собой. Любые задачи оказывались по плечу, стоило только призадуматься. Стило выводило столбцы цифр, формулы и четкие – без помарок – графики и схемы.
Но у такого времяпрепровождения имелась обратная сторона. Однажды Брут посмотрел на свое голограмм-отражение и понял, что он неумолимо превращается из крепкого атлета в вислобрюхого мужа с большими, но дряблыми руками. И не было способа повернуть досадную метаморфозу вспять. Лентяи Шелли не позаботились оборудовать «Рурк» приличным спортивным залом. Пара тренажеров, конечно, имелась, вот только с такими нагрузками справился бы и ребенок.
Шелли-Шелли! Зачем было расставаться с Климентиной? Вы распрекрасно смотрелись вместе: тонкорукие, тонконогие, благородно-анемичные, глаза у обоих сверкают – то ли слезы в них стоят, то ли свет Вселенной в них отражается.
* * *«Моя дорогая Климентина!
Спешу разделить с тобой радость! Раскопки на Пангее наконец-то принесли результат! Мы не смели и надеяться, что успех будет столь ошеломительным! Исследуя с орбиты одну из аномальных зон в центральной континентальной части, под довольно тонким слоем льда мы обнаружили древние развалины. Я датирую их предположительно – раннечеловеческой эпохой протолюдей. Несколько строений имеют несомненно пирамидальную форму! Спешу сделать вывод, что наша миссия открыла Пирамиды первых прайдов!
Сильное впечатление производят три Пирамиды – они не уступают в размерах нынешним Пирамидам Розового Берега. С легкой руки Рэндала мы назвали их Великими. А почему бы и нет? Прямо сейчас, когда я диктую эти строки, рабочие снимают последний слой льда. После ужина каменные громады откроются для прямого зондирования!
Мою радость и гордость трудно передать словами! На днях к нам прибывает комитет по науке и образованию, причем – в полном составе! Благородные коллеги изъявили желание увидеть собственными глазами эту без преувеличения самую значительную находку в истории Сопряжения. Сегодня я беседовал с Джакобо Пуанкаре, он сердечно поздравлял меня и всю миссию, а также настойчиво приглашал воспользоваться гостеприимством его прайда. Я вынужден был отказать нашему доброму Председателю, поскольку готов дни и ночи напролет проводить у Великих Пирамид.
Дорогой друг!
Раскрыв объятья, жду тебя на Пангее!
Помнишь, как мы мечтали? Помнишь, на что надеялись и во что верили? Помнишь наш усердный труд? Никогда еще мы не были столь близки к тому, чтобы воплотить мечты в жизнь.
Возвращайся на Пангею, прошу тебя! Здесь твои друзья, ты нужна нам. Это великое открытие на какую-то часть принадлежит и тебе.
Это был я – иерарх прайда Контон, твой учитель и друг, Лью Контон».
Климентина в четвертый раз слушала сообщение, надиктованное сухим и торопливым голосом. Ей было стыдно. Она осознала, что последние события оттеснили на второй план все, что было связано с Пангеей. «Пакет» иерарха Контона звучал для нее, как письмо из другой жизни. Из жизни, полной светлых надежд и ожиданий. Из той жизни, в которой плохого было всего ничего: лишь воспоминания о Шелли и, по сути, безобидные шалости Рэндала.
…они оживят Пангею. Они: Климентина, Ай-Оу, Шелли и Брут, пройдутся, взявшись за руки, оттаявшей долиной – дорогой первых лишайников и мхов; над их головами будет голубое небо…
Одна в пустой рубке. Кресло астроника за спиной, сенсорная панель управления – под пальцами, доброжелательно подмигивают огоньки на пульте; здесь Климентина чувствовала, что она – на своем месте. Она и спала, и ела в кресле. Она не отрывала глаз от смотровой розетки, мысленно умоляя «Рурк» лететь еще быстрее. А из смотровой розетки на нее глядело пунцовое Солнце, и черные пятна в атмосфере делали его похожим на человеческий череп.
Брут не нарушал ее покой, и Климентина была тому рада. Двоякие чувства боролись в ее душе. С одной стороны, после пережитого кошмара на заброшенной станции она нуждалась в друге как никогда. С другой… заклинать «Золотой Сокол» или взывать к вездесущему Ай-Оу было куда удобнее, оставаясь наедине со звездами.
Брут, очевидно, все понимал… Брут вообще сильно изменился. Климентина могла обернуться и выяснить, что он стоит в проеме двери, что на его шейном корсете мигает огонек; что на губах Брута – полуулыбка, а в прищуренных глазах – понимание. Какое-то ироническое понимание, будто видит он Климентину насквозь и еле-еле сдерживается, чтобы не рассмеяться.
А однажды она заглянула в покои Шелли и увидела, что Брут – нагой и мокрый после купания в бассейне – лежит на полу и, высунув язык, чертит что-то стилом на бумаге. Климентина спросила: «Вдохновение, да?» «Еще бы, – ответил, не поднимая головы, Брут. – Трайтонские божки зарубили мой последний проект… Негуманно, мол, неблагородно!.. Предвижу, как завизжит комитет по образованию и науке… когда на его рассмотрение ляжет вот это! Это!!!»
Сами собой вспомнились неприятные слухи о Бруте. Сопряжение – не без «добрых» людей, вся медкоманда на «Парацельсе» шепотом обговаривала скандального иерарха. И неужели сейчас, когда от них двоих зависят жизни Ай-Оу и Шелли, Брут опять взялся за свои чудовищные ковчеги? «Ковчеги смерти» – так прозвали его изобретение в сводках информационного агентства.
Она вернулась в рубку и поделилась сомнениями с Ай-Оу. Но чудак ей не ответил. Чудак в последнее время был отчего-то молчалив.
Ай-Оу любуется Солнцем.
Климентина включила «пакет» Контона еще раз. Откинулась на спинку кресла, стала грезить о Пангее. Она была безмерно благодарна Контону за ренессанс, который происходил в ее душе.
Трель системы оповещения Климентина оборвала небрежным прикосновением к сенсорной панели. Зевнула и потянулась: ее дрему потревожил, к счастью, не заливистый сигнал тревоги, а размеренное пиликанье. Прилежный корабль сообщал об изменении ситуации в близлежащем пространстве, а обращать на него внимание или нет – решать астронику.
Климентина помассировала лицо руками и просмотрела несколько голограмм.
Через минуту она потянулась к внутренней связи.
– Брут, зайди, пожалуйста, в рубку.
Иерарх Бейтмани ответил, отдуваясь и фыркая, – по всей видимости, в этот момент он терзал «детские» тренажеры Шелли.
– Что?.. Срочно?..
– Пока не знаю, – ответила Климентина, морща лоб. На ее лице играли отсветы ситуационной голограммы. – Какой-то корабль повторяет наш маневр. Подойди, взгляни сам.
– Расстояние?
– Чуть больше мегаметра. И сокращается.
– Уже бегу…
Брут появился через минуту. Климентина в этот момент начала считывать идентификационный сигнал подозрительного корабля.
